Тысячи ярких мгновений, когда-то удививших его и вскоре ненужно упавших в жизненный сумрак, стали проявляться так отчетливо, как будто происходили вчера.
В конце каждого дня, окинув требовательным взглядом остановившуюся портовую суету за окнами Башни, он садился писать. Доставал из стола тетрадь, с нетерпением, почти жадно, читал несколько последних готовых страниц, закрывал глаза и вновь, как и когда-то, разговаривал с ней…
Часто, не в силах сдержаться перед каким-то внезапным, чувственным образом или важным размышлением, и укоряя затем себя за поспешность, мистер Вэн оставался в Башне и на ночь. Так в других его толстых тетрадях появлялись рассказы – стремительные и точные, как японские сюрикены; в строчках которых даже и не могло присутствовать ни пылинки лжи.
Отвлекаясь на малое, он всегда помнил о главном – о книге.
Краткой мыслью каждого из своих рассказов он пытался что-то объяснить, в чем-то упрекнуть невнимательных и нелюбопытных людей, из которых, по его непреклонному убеждению, и состоял весь окружающий мир. Он не хотел никого учить или укорять в скудости их жизни, он просто говорил, что можно жить не так.
А книга…
По-прежнему честно и вновь волнуясь такой возможностью, он говорил ей о своей любви; о том, чего не успел в спешке жизни и не смог для неё сделать; извинялся, клял себя за нечаянную когда-то грубость, ненужно возникшую в то проклятое время, когда ничего не получалось, когда не было досыта даже самой простой еды, а вечерами они ложились спать в холоде; за то, что редко целовал её потом, когда вокруг них были уже люди в дорогих одеждах.
Твёрдо убеждённый, что в таком деле ему нельзя быть смешным или слабым, мистер Вэн обратился к профессионалу.
Столичный книгоиздатель, давний знакомый, человек не его бизнеса, поэтому никак не враг, а своей тонкой язвительностью скорее похожий и близкий, всё равно принял его с удивлением.
– Ты пишешь?! Ты?!
Задумчиво кусал ногти, читая. Не моргая острыми чёрными глазами, внимательно смотрел прямо в лицо, прочитав его рассказы.
– Это действительно написал ты? Когда? Почему не говорил раньше…?! Убил бы за такую застенчивость. Печатаю.
Мистер Вэн потребовал тайны.
Издатель искренне хохотал, обещая только через год раскрыть имя автора. Даже обязался дать письменное подтверждение.
– Тебя ждёт успех, гарантирую. А то, что эти славные рассказы написаны тобой, читатели узнают вовремя, никак не раньше чем через год. Или после твоей смерти. Представляешь анонс: произведения покойного мистера Вэна! А?! Каково? Уверен, это поднимет тираж процентов на тридцать.
Издатель славился в обществе изящными шутками.
Мистер Вэн медлил, сомневаясь уже в другом.
– Ты мне не льстишь?
– Разве моего мнения недостаточно?
Человечек постучал ногтями по блестящей поверхности большого стола, заваленного книгами и рукописями. Опять резко взглянул из-под лохматых бровей.
– Хорошо. Если не веришь мне, то кто же тебя тогда убедит?
Подошёл ближе, задумчиво тронул его за светло-серый рукав пиджака. Улыбка была хитрой и доброй.
– Странно, но говорите вы с ней об одном. Очень по-разному, но об одном и том же… О вкусе жизни. Она пишет тонкие маленькие рассказы, издавать такие неимоверно сложно. Живёт в твоём городе. Если не хочешь, не говори подробно о себе, просто дай почитать ей написанное. Думаю, что мнение Ады будет честным…
Большие чёрные деревья не успели ещё просохнуть после ночного дождя, а к полудню их уже накрыло первым пушистым снегом. Неуверенное осеннее солнце светило вдоль главной парковой аллеи, отражаясь от мелких луж прямо в лицо, что давало возможность мистеру Вэну прятать радостные глаза за тёмными очками.
Снегопад случился неожиданным и обильным, но закончился вовремя и совсем не расстроил собой планы мистера Вэна.
Тишина. Солнце.
С тёмных веток в высоте, над аллеей, капало, а сквозь мокрый снег на обочине виднелась всё ещё зелёная трава и сорванные недавними ветрами с деревьев живые листья.
Почему-то волнуясь о том, как будет выглядеть, он захватил с собой чёрный плащ. Едва водитель остановил лимузин у ворот парка, мистер Вэн поспешно вышел. Надевать шляпу, по его мнению, сегодня было излишним.
Тот телефонный разговор оказался кратким.
– Хорошо. Мы с сыном по субботам гуляем в парке.
Со стороны редких прохожих, попадавшихся навстречу, все они, наверно, выглядели обычными: почтенный господин, стройная, в легкой одежде, молодая женщина, маленький мальчик.
Они шли по старым аллеям, он вслух удивлялся, что так мало знает о парке, Ада отвечала на простые вопросы, мальчик играл с красными блестящими листьями.
Мистер Вэн ничего не говорил о себе, один раз, правда, отшутился: «Почти на пенсии…»
Когда при встрече мистер Вэн представился, поклонившись, она взяла за плечи и тесно прижала к себе сына:
– А это Гленарван.
Было радостно, солнечно, редкие полоски снега упруго сминались под ногами.
К неудовольствию мистера Вэна, он с самого начала поспешил, пытаясь договориться.
– Я ни в коем случае не требую от вас бесплатной работы, нет!
Ада отвернулась, тронув перчаткой лицо.
– Не беспокойтесь о деньгах, ваши рассказы мне интересны.
– Тогда, как только их напечатают, я оставляю за собой право вознаградить вас, Ада. Хорошо?
– Оставляйте право себе, мне ничего не надо.
Женщина улыбнулась, глубоко вздохнув, поправила шарф.
– С делами покончено, просто гуляем?
– Просто провожаем осень.
Несколько минут они согласно молчали, затем начался легкий разговор о природе, он старался быть учтивым, вспоминал свои морские приключения, изредка и нечаянно касался рукой её плеча.
– Глен! Смотри, смотри, на дереве белка!
Он искренне признался, что ему интересны обыкновенные люди, стремящиеся к необычному.
На выходе из парка в город мистер Вэн, бесстрастно выслушав громкие предложения многочисленных продавцов, купил Аде поздние цветы. Она так посмотрела ему в глаза, что пришлось улыбнуться:
– Они лишены того, чем обладаю я – счастьем дарить цветы. Они имеют только возможность.
– Мама, а можно я немного понесу эту красоту?!
Глен бережно обнял букет, прижавшись раскрасневшейся щекой.
– Этот цветок пахнет мармеладом! Вот ещё… А этот, красный… Как будто я уже поел мармелада.
Они, взглянув друг на друга, рассмеялись.
Улицы возле парка были приятно пустынными, но ни мама, ни сын не обращали никакого внимания на большую серую машину, с послушанием крадущуюся в сотне шагов позади.
