Проходили мимо колодца со старым, поросшим зеленью срубом.
– Стой! – сказал хмуро Яшка. – Попьем!
Он подошел к колодцу, загремел цепью, вытащил тяжелую бадью с водой и жадно приник к ней. Пить ему не хотелось, но он считал, что лучше этой воды нигде нет, и поэтому каждый раз, проходя мимо колодца, пил ее с огромным наслаждением. Вода, переливаясь через край бадьи, плескала ему на босые ноги, он поджимал их, но все пил и пил, изредка отрываясь и шумно дыша.
– На, пей! – сказал он наконец Володе, вытирая рукавом губы.
Володе тоже не хотелось пить, но, чтобы еще больше не рассердить Яшку, он послушно припал к бадье и стал тянуть воду мелкими глоточками, пока от холода у него не заломило в затылке.
– Ну, как водичка? – самодовольно осведомился Яшка, когда Володя отошел от колодца.
– Законная! – отозвался Володя и поежился.
– Небось в Москве такой нету? – ядовито прищурился Яшка.
Володя ничего не ответил, только втянул сквозь сжатые зубы воздух и примиряюще улыбнулся.
– Ты ловил ли рыбу-то? – спросил Яшка.
– Нет… Только на Москве-реке видел, как ловят, – упавшим голосом сознался Володя и робко взглянул на Яшку.
Это признание несколько смягчило Яшку, и он, пощупав банку с червями, сказал как бы между прочим:
– Вчера наш завклубом в Плешанском бочаге сома видал…
У Володи заблестели глаза.
– Большой?
– А ты думал! Метра два… А может, и все три – в темноте не разобрать было. Наш завклубом аж перепугался, думал, крокодил. Не веришь?
– Врешь! – восторженно выдохнул Володя и подернул плечами; по его глазам было видно, что верит он всему безусловно.
– Я вру? – Яшка изумился. – Хочешь, айда вечером сегодня ловить! Ну?
– А можно? – с надеждой спросил Володя, и уши его порозовели.
– А чего… – Яшка сплюнул, вытер нос рукавом. – Снасть у меня есть. Лягвы, вьюнов наловим… Выползков захватим – там голавли еще водятся – и на две зари! Ночью костер запалим… Пойдешь?
Володе стало необыкновенно весело, и он только теперь почувствовал, как хорошо выйти утром из дому. Как славно и легко дышится, как хочется побежать по этой мягкой дороге, помчаться во весь дух, подпрыгивая и взвизгивая от восторга!
Что это так странно звякнуло там, сзади? Кто это вдруг, будто ударяя раз за разом по натянутой тугой струне, ясно и мелодически прокричал в лугах? Где это было с ним? А может, и не было? Но почему же тогда так знакомо это ощущение восторга и счастья?
Что это затрещало так громко в поле? Мотоцикл? Володя вопросительно посмотрел на Яшку.
– Трактор! – ответил важно Яшка.
– Трактор? Но почему же он трещит?
– Это он заводится… Скоро заведется… Слушай. Во-во… Слыхал? Загудел! Ну, теперь пойдет… Это Федя Костылев – всю ночь пахал с фарами, чуток поспал и опять пошел…
Володя посмотрел в ту сторону, откуда слышался гул трактора, и тотчас спросил:
– Туманы у вас всегда такие?
– Не… когда чисто. А когда попоздней, к сентябрю поближе, глядишь, и инеем вдарит. А вообще в туман рыба берет – успевай таскать!
– А какая у вас рыба?
– Рыба-то? Рыба всякая… И караси на плесах есть, щука, ну, потом эти… окунь, плотва, лещ… Еще линь. Знаешь линя? Как поросенок. То-олстый! Я сам первый раз поймал – рот разинул.
– А много можно поймать?
– Гм… Всяко бывает. Другой раз кило пять, а другой раз так только… кошке.
– Что это свистит? – Володя остановился, поднял голову.
– Это? Это ути летят… Чирочки.
– Ага… знаю. А это что?
– Дрозды звенят… На рябину прилетели к тете Насте в огород. Ты дроздов-то ловил когда?
– Никогда не ловил…
– У Мишки Каюненка сетка есть, вот погоди, пойдем ловить. Они, дрозды-то, жаднющие… По полям стаями летают, червяков из-под трактора берут. Ты сетку растяни, рябины набросай, затаись и жди. Как налетят, так сразу штук пять под сетку полезут… Потешные они… Не все, правда, но есть толковые… У меня один всю зиму жил, так по-всякому умел: и как паровоз, и как пила.
Деревня скоро осталась позади, бесконечно потянулся низкорослый овес, впереди еле проглядывала темная полоса леса.
– Долго еще идти? – спрашивал Володя.
– Скоро… Вот рядом, пошли ходчее, – каждый раз отвечал Яшка.
Вышли на бугор, свернули вправо, лощиной спустились вниз, прошли тропкой через льняное поле, и тут совсем неожиданно перед ними открылась река. Она была небольшой, густо поросла ракитником, ветлой по берегам, ясно звенела на перекатах и часто разливалась глубокими мрачными омутами.
Солнце наконец взошло; тонко заржала в лугах лошадь, и как-то необыкновенно быстро посветлело, порозовело все вокруг; еще отчетливей стала видна седая роса на елках и кустах, а туман пришел в движение, поредел и стал неохотно открывать стога сена, темные на дымчатом фоне близкого теперь леса. Рыба гуляла. В омутах раздавались редкие тяжкие всплески, вода волновалась, прибрежная куга´ тихонько покачивалась.
Володя готов был хоть сейчас начать ловить, но Яшка шел все дальше берегом реки. Они почти по пояс вымокли в росе, когда наконец Яшка шепотом сказал: «Здесь!» – и стал спускаться к воде. Нечаянно он оступился, влажные комья земли посыпались из-под его ног, и тотчас же, невидимые, закрякали утки, заплескали крыльями, взлетели и потянули над рекой, пропадая в тумане. Яшка съежился и зашипел, как гусь. Володя облизал пересохшие губы и спрыгнул вслед за Яшкой вниз. Оглядевшись, он поразился мрачности, которая царила в этом омуте. Пахло сыростью, глиной и тиной, вода была черной, ветлы в буйном росте почти закрыли все небо, и, несмотря на то, что верхушки их уже порозовели от солнца, а сквозь туман было видно синее небо, здесь, у воды, было сыро, угрюмо и холодно.
– Тут, знаешь, глубина какая? – Яшка округлил глаза. – Тут и дна нету…
Володя немного отодвинулся от воды и вздрогнул, когда у противоположного берега гулко ударила рыба.
– В этом бочаге у нас никто не купается…
– Почему? – слабым голосом спросил Володя.
– Засасывает… Как ноги опустил вниз, так все… Вода как лед и вниз утягивает. Мишка Каюненок говорил, там осьминоги на дне лежат.
– Осьминоги только… в море, – неуверенно сказал Володя и еще отодвинулся.
– В море… Сам знаю! А Мишка видал! Пошел на рыбалку, идет мимо, глядит, из воды щуп и вот по берегу шарит… Ну? Мишка аж до самой деревни бег! Хотя, наверно, он врет, я его знаю, – несколько неожиданно заключил Яшка и стал разматывать удочки.
Володя приободрился, а Яшка, уже забыв про осьминогов, нетерпеливо поглядывал на воду, и каждый раз, когда шумно всплескивала рыба, лицо его принимало напряженно-страдальческое выражение.
