Но д-р Сигел именно такой необычный хирург, какого вы наверняка бы предпочли любому другому. Он крепко обнимает своих пациентов и настаивает, чтобы они звали его Берни. Его диагностический инструментарий включает в себя коробку цветных мелков, с помощью которых он просит пациентов нарисовать картинки их болезней. Его операционная наполнена успокаивающей музыкой, либо предварительно выбранной пациентом перед погружением в анестезию, либо любимыми композициями самого хирурга, вроде соло гобоя из «Эмейзинг Грейс».
В основе этой практики лежит философия естественного исцеления, свободная от ограничений традиционной медицины. Д-р Сигел верит, к примеру, что самый лучший врачебный уход эффективен лишь настолько, насколько позволяет бессознательное желание пациента, и что сочетание снижения напряжения, разрешения конфликта и позитивного подкрепления (в виде визуализаций и позитивных эмоций, таких как надежда и любовь) может стимулировать иммунную систему и включить процесс выздоровления. Масштабная работа с раковыми пациентами, которую он проводит, это подтверждает.
Впервые мы встретились с Берни Сигелом на семинаре, именуемом «Психология болезни и искусство исцеления неординарных пациентов», который он проводил в Институте холистических исследований «Омега» в Ринбеке, Нью-Йорк. Позже мы обсудили с ним его клинический опыт лечения рака – какие психологические и эмоциональные факторы влияют на нашу уязвимость и как мы можем кардинально улучшить наши шансы на выздоровление.
Вопрос. Когда вы впервые пришли к осознанию того, что исцеление рака находится во власти разума?
Бернард Сигел, доктор медицины. Мое прозрение выросло из боли, которую я испытал в собственной жизни. Будучи хирургом, я постоянно был угнетен и расстроен. Справиться со своими чувствами мне было сложно, хотя мне говорили, что врачи так себя не ведут. Они не прикасаются к людям. Они не сжимают их в объятиях. Они не взваливают на себя личные проблемы своих пациентов. В общем, пытаясь стать более счастливым врачом, я отправился на семинары – сначала на тот, который проводили Карл и Стефани Саймонтон в Саймонтон-центре онкологических консультаций, затем в Даллас, штат Техас. Там я встретил некоторых моих пациентов. Они сказали мне: «Слушайте, вот вы хороший доктор. Вы прислушиваетесь к нам и поддерживаете нас. Но что нам делать между посещениями вашего кабинета? Нам нужна помощь, чтобы научиться жить с нашей болезнью».
Тогда я организовал групповую терапию для таких больных. И произошло вот что: я увидел, что одновременно с тем, как люди овладевали умением жить со своей болезнью, у них невероятно повышалась способность управлять общим состоянием своей жизни. Я видел людей, справлявшихся со своими конфликтами, а затем вдруг их опухоль уменьшалась или исчезала.
Это были явления, с которыми я никогда прежде не сталкивался. Я был изумлен. И как врач я чувствовал себя при этом некомфортно. Им становилось лучше, а я не пошевелил и пальцем.
Но они сказали мне: «Будьте терпеливее, доктор. Вы научитесь. Вы даете нам надежду. Вы даете нам способность управлять. Мы начинаем чувствовать себя лучше. Нам становится лучше».
Вопрос. Почему вы принимали это с таким трудом?
Д-р Сигел. Вам следует вспомнить, что медицина ориентирована на неудачников. Мы имеем дело только с теми пациентами, которым не становится лучше. Те же, кому становится лучше, несмотря на плохие прогнозы, к нам не возвращаются. И именно этих пациентов мы на самом деле должны изучать.
Однажды, когда я произносил речь, ко мне подошел мужчина и протянул мне карточку. На ней было написано: «Десять лет назад ваш коллега оперировал моего отца. Мне сказали, что у него был рак поджелудочной железы и он должен был умереть через шесть месяцев. Мне нужно было пойти домой и подготовить семью к его смерти. Я этого не сделал. Я никому не сказал. Мой отец только что отпраздновал свой 85-й день рождения. Моя мать сияла, глядя на него».
Я вернулся в отделение и извлек из нашего архива карточку этого мужчины. Моей первой реакцией была мысль: возможно, в то время могла быть какая-то ошибка в диагнозе. Но нет, по всем показателям он должен был умереть десять лет назад. Я говорил всему отделению: «Вы только посмотрите! Разве это не чудо? Мистер Джонс жив! А мы-то считали, что он умер, потому что он так и не вернулся больше в отделение». Понимаете, никому из нас и в голову не пришло, что можно прийти в дом мистера Джонса, постучаться в дверь и спросить его: «Мистер Джонс, мы предполагали, что вы скончались десять лет назад. Почему вы не умерли? Что вы сделали, чтобы излечиться от рака?» Никто до этого не додумался.
Когда рак исчезает
Вопрос. Так как же медицинская профессия объясняет подобные случаи?
Д-р Сигел. Они трактуют их как медицинские аномалии. Еще был случай, когда я получил записку от онколога. В ней говорилось: «С Роуз все поразительно хорошо. Ее опухоль пропала».
Я знаю Роуз. Я знаю, почему исчез ее рак. Роуз привезли в дом престарелых умирать. Ей там было очень плохо. Там не прислушивались к ее нуждам. И тогда вместо того, чтобы пассивно смириться со своим положением, она восстала и устроила в доме престарелых революцию. Она вернулась домой, и ее рак исчез.
Я приведу вам другой пример: я знаю женщину, у которой была опухоль с метастазами в брюшной полости. Ее подвергали всевозможным видам лечения – химиотерапии, лучевой терапии, хирургическому вмешательству, но рак невозможно было остановить. Она покинула больницу и уехала в дом своей дочери – опять-таки в ожидании смерти. Несколько месяцев спустя она вернулась в наше отделение, чтобы проверить состояние здоровья. Мой коллега обследовал ее и обнаружил, что опухоли нет. Он позвал меня. Он сказал: «Эй, тебя подобные штуки интересуют». Я пришел и попросил ее: «Айрин, скажите ему, что вы сделали». И Айрин сказала: «Я поехала домой, решила жить до ста лет, а моими проблемами пусть занимается Господь».
Вопрос. Разве это так легко?
Д-р Сигел. Это вовсе не легко. Если бы я сказал пациентам: «Если вы хотите поправиться, то у вас два варианта – вы можете изменить ваш образ жизни или сделать операцию» – большинство ответило бы: «Оперируйте. Это не так болезненно».
Когда я впервые начал сеансы групповой терапии, я разослал сто писем раковым больным, приглашая их на встречу и предлагая научить чувствовать себя лучше и жить дольше. Я искренне рассчитывал, что приедет множество народу. Появились всего двенадцать человек. Всего двенадцать из ста захотели принять участие в собственном выздоровлении. Видите, насколько это на самом деле трудно.
Неординарный пациент
Вопрос. Это были именно те люди, которых вы называете «неординарными пациентами»?
Д-р Сигел. Да. В общей сложности я выяснил, что из числа всех людей, страдающих хроническими или тяжелыми заболеваниями, примерно 12–15 процентов – это те самые неординарные, или выживающие, пациенты. Это те люди, которые, сталкиваясь с болезнью, по собственной воле берут ответственность на себя и соответственно переориентируют свою жизнь. Они также хотят участвовать в собственном выздоровлении, то есть объединиться с доктором, составить лечащую команду и привлечь все доступные ресурсы (медицинские, психологические, духовные и т. д.), чтобы увеличить свои шансы на исцеление. Это люди, которые действительно хотят бороться за свою жизнь.
