Ну и дурак, нашел чему завидовать! Жареный
беляш в Москве и биг-мак где-нибудь в Париже – одинаково презираемая еда, так
что всю силу его классовой ненависти следовало бы направить на обитателей
всяких там «Савоев», «Метрополей» и разных прочих несусветных заведений.
Пирожок, пирожок... ну-ка, съешь меня, дружок!
Алена откусила кусочек пузырящегося теста – и
ахнула, когда произведение американской кулинарии вдруг переломилось в ее руках
надвое и покрыло веселенькими пятнами серый свитерок.
Она тупо продолжала жевать, держа пирог в
одной руке, а другой оттягивая свитер от груди – начинка была не только яркой,
но и очень горячей. Потом спохватилась, схватила салфетку и принялась вытирать
свитер. К счастью, он был не чисто шерстяной, вернее, совсем даже не шерстяной,
а связанный из толстой, блестящей вискозной нити. Но все равно – ультрарозовые
пятна выделялись отчетливо, слишком даже отчетливо. «Да что же у них за пирожки
такие дырявые?!» – возмущенно подумала Алена. И вдруг вспомнила хрестоматийную
историю о какой-то американке, которая обожглась в «Макдоналдсе» кофе и
высудила у компании два миллиона за то, что напиток был слишком горячим.
А не подойти ли сейчас к стойке и не покачать
ли права? Два миллиона Алене очень даже бы не помешали. Да и любая, пусть менее
значительная сумма. Она могла бы перехватить в каком-нибудь агентстве горящую
путевку в Болгарию и...
И что? Разыскивать там любимого мужа? Шатаясь
по городам и весям, словно Диоген, днем с фонарем? Болгария, конечно, страна
маленькая, однако найти там Михаила так же реально, как... как высудить два
миллиона баксов за испорченный свитерок.
Опять же, пока она будет качать права,
вишневая начинка сроднится с вискозой так, что разлучить их потом окажется
совершенно невозможно. А свитерок красивый, бесподобно идет к Алениным серым
глазам. И, учитывая, что качание прав определенно кончится ничем, не лучше ли
заняться более перспективным делом?
Алена глотнула напоследок остывшего кофе,
подхватила со стула тулупчик, сумку и ринулась со всех ног в туалет, расположенный
в подвале. Минуя вход, она с трудом пробилась сквозь ватагу любителей
биг-маков, именно в это мгновение ввалившуюся в ресторан. А в туалете, к ее
изумлению, не было ни души. Ничтоже сумняшеся Алена стащила свитер и принялась
замывать пятна под струей прохладной воды.
В это самое мгновение парень в черной куртке –
тот самый, что разглядывал Алену через окно, – вырвался из толпы,
собравшейся у входа, подошел к ее столику и разочарованно уставился на пустой
стул и пустой поднос. Огляделся... Да разве можно что-нибудь рассмотреть в этой
толчее! Неужели эта сучка ушла именно в ту минуту, когда он вошел? То есть они
так по-глупому разминулись?
А может, она еще не ушла, а просто-напросто
отправилась в туалет?
Парень стал оглядываться, ища табличку, потом
обнаружил стрелку с двумя фигурками сбоку и радостно ринулся в подвал. Радость
его, впрочем, поугасла на полдороге, когда он вспомнил, что женщина, которую он
ищет, определенно направилась в женский туалет, а он как-никак принадлежит к
совершенно противоположному полу.
Караулить под дверью? А если этой твари там и
в помине нет? Вдруг она и впрямь ушла из «Макдоналдса», и если он окажется на
улице прямо сейчас, еще успеет разглядеть где-нибудь вдали ее светло-серую
короткую дубленку?
Что же делать, ешкин кот?! Не разорваться же
ему!
Да здравствует синтетическая пряжа! Да
здравствует синтетическая пища! Да здравствует синтетическое мыло! Эти три
компонента прекрасно поладили между собой, и уже через минуту Алена вздохнула с
облегчением, поняв, что пятен на свитере не останется.
Вот если бы его хоть чуть-чуть посушить...
Скажем, под автоматической сушилкой. Она шагнула к стене, но в это время за
дверью зацокали по ступенькам каблуки. Стоять полуголой (Алена принципиально не
носила комбинаций, а сегодня, собираясь в дорогу впопыхах, она забыла надеть и
бюстгальтер) даже перед женщинами – до такой степени пофигизма Алена еще не
дошла, а потому, подхватив с пола сумку и сорвав с вешалки тулупчик, шмыгнула в
самую дальнюю кабинку.
Дверь туалета шумно распахнулась, каблуки
загрохотали по кафельному полу, а потом оживленный девичий голос прокричал:
– Да нету тут никого! Слышишь? Нету!
Дверь хлопнула вновь, и стук каблуков начал
удаляться вверх по лестнице.
Однако выйти и толком высушить свитер Алене не
удалось: в туалет ввалилась толпа жаждущих справить естественные надобности, и
поток народа уже не иссякал. Зато через четверть часа иссякло терпение Алены.
Она надела на себя сырой свитер, вышла из кабинки, к радости немалой очереди,
которая топталась в туалетной комнате, и покинула «Макдоналдс», потуже запахнув
на груди дубленку.
Конечно, лучше бы идти душа нараспашку. Может,
наживешь чахотку и умрешь самым что ни на есть естественным, натуральным
образом...
А может, и не умрешь. И даже если повезет
насмерть простудиться, сколько еще мучиться придется, пока коньки отбросишь!
Алена отвернулась от порыва снежного ветра и
спустилась в переход, ведущий к метро.
До поезда еще больше часа, однако шататься по
улицам она не станет. На вокзал. Прямым ходом на вокзал!
***
Неля писала это письмо долго-долго. Сначала
подбирала слова, потом хотела исправить ошибки, но от волнения создавалось
впечатление, что только еще больше их насажала. Потом махнула рукой: да ладно,
не в институт же поступать собирается. Сойдет и так. Главное – смысл. И
фотография.
Фотографию она выбрала из недавних – щелкнули
на Маринкином дне рождения, который гуляли в салоне, и Неля получилась на
удивление хорошенькая. Конечно, рядом с Лорой, Верой и Маринкой она
проигрывала, но, когда вырезала свое изображение и наклеила на белую бумажку,
показалась себе просто ослепительной красавицей. К такой мордашке бы фигурку
покруглее да нормальную ногу... чтоб он сдох, тот коновал, который так грубо
вытаскивал ее из мамкиного живота. Ну, конечно, бывает, идет младенец ножками
вперед, тяжело такого рожать, но это же не значит, что надо дитя тащить, будто
поганого котенка! Ее тащили именно так. Одно извиняло этого коновала: он спешил
спасти умирающую мать Нели. В результате и мать умерла, и дочь он изувечил.
