Большинство молодых людей, встречающихся на Улицах Пизы, учатся в Скуола-Нормале-Супериоре, единственном элитарном вузе Италии. В известном смысле Пиза так и осталась мини-метрополией для избранных, разве что теперь она находится вне центра мировых интересов. И если вручать призы за равнодушие к утрате собственной значимости, то Пиза будет числиться среди первых кандидатов.
ВЕНГРИЯ
Нельзя говорить о величественном нисхождении, не упомянув страны, где это искусство усовершенствовано в высшей степени: Венгрию и Англию. Здесь особенно заметно, что истинная мера народов, городов и людей проявляется в тяжелые времена. Быть счастливым победителем просто, куда трудней достойно нести бремя поражения и при этом не терять чувства юмора. Герцог Шаро по пути на эшафот читал книгу. Поднявшись по лестнице к палачу, он отметил то место, где закончил чтение. Ни одному европейскому народу юмор висельника не присущ в той степени, в какой он присущ венграм.
Юмор всегда есть там, где люди высоко несут голову, несмотря на любые неурядицы. Немногим культурам довелось испытать столько тягот, сколько венгерской, и все же если бы юмор стал экспортным товаром, то экономика Венгрии пережила бы небывалый подъем. Голливуд, да и вся киноиндустрия, — это изобретение венгерских эмигрантов, среди которых Вилмош Фокс, создавший автоматы «Никель-Одеон», Адольф Цукор, основатель «Парамаунт Студиос», и режиссеры Майкл Кертис («Касабланка»), Джордж Кукор («Моя прекрасная леди») и Александр Корда («Генрих VIII»).
Венгры так долго главенствовали в американском и английском кино, что на одной из крупных голливудских студий даже вывесили плакат: «Чтобы получить у нас работу, быть венгром недостаточно!» В фильме Корды «Алый первоцвет» (1934) Лесли Ховард сыграл аристократа сэра Перси, ставшего образцом для изображения великосветского англичанина, хотя самого актера прежде звали Ласло Штайнер и родился он в Будапеште. Фильм был снят по роману венгерской баронессы Орци, сценарий написал Лайош Биро, музыку — Миклош Рожа, и большинство остальных членов съемочной группы тоже были венграми. Сам Александр Корда, помимо прочего, был знаменит тем, что не одно десятилетие помогал деньгами своим неимущим согражданам и знакомым актерам, оказавшимся не у дел. Список друзей, в которых он принял участие, длиннее его фильмографии, а ведь в ней больше пятидесяти лент. Таким образом, Корда стал одним из тех меценатов, которых сегодня можно встретить разве что в Венгрии и для которых граничащее с безрассудством великодушие — непременная составляющая жизни.
Кроме пристрастия венгров к развлечениям, склонности к остроумию, их игрового азарта, «тайну успеха венгров» лучше всего раскрывает следующее наблюдение: в самых безвыходных ситуациях венгр никогда не утратит самообладания и чувства юмора.
В 1848—1849 годах казалось, что Венгрия может стать независимой от Австрии. Однако Вена обратилась за помощью к русскому царю, и народные волнения были подавлены с небывалой для того времени жестокостью. Премьер-министр Шварценберг, действуя в духе будущего столетия, добился от девятнадцатилетнего императора Франца-Иосифа разрешения казнить почти всех офицеров-венгров — от штабных офицеров и выше. После чего по всей Европе прокатилась волна негодования, которая усилила революционные настроения. Офицеры, принявшие смерть без раскаяния и просьб о помиловании, стали национальными героями Венгрии. Лишь предводителю восстания, Лайошу Кошуту, удалось бежать в Турцию, переодевшись камердинером польского графа.
Следующий мощный удар по венгерской нации нанес Версальский мирный договор, заключенный по окончании Первой мировой войны. Территория страны уменьшилась настолько, что Венгрия стала походить на один большой Будапешт. Более трех миллионов венгров оказались за пределами Венгрии, экономика рухнула. Когда четвертого июня 1920 года правительство и парламент были вынуждены подписать Трианонский мирный договор, на зданиях развевались черные флаги, а газеты вышли в траурной рамке.
Третьим ударом стало поражение восстания против советской власти. Сто пятьдесят волнующих часов осенью 1956 года Венгрия была независимой. Царило необычайное повстанческое настроение. 29 октября председатель Совета министров Имре Надь демонстративно покинул партийный центр и под ликование народа вошел в здание парламента. В холодное ноябрьское воскресенье, в четыре часа утра, началась ответная операция советских войск. Тысячи венгров погибли в уличных боях против превосходящих сил Красной армии.
После восстановления «порядка» советское командование пообещало Надю разрешить уехать за границу, во что он с поразительной наивностью поверил — его, разумеется, арестовали и казнили, как и 229 других революционеров. После кровопролитий 1848 и 1956 годов венгры и русские не могли оставаться в дружеских отношениях. Есть некая ирония судьбы в том, что в 1989 году именно Венгрия первой получила возможность вырваться из сферы советского влияния. Открытие венгерских границ, которое произошло наперекор настойчивому сопротивлению ГДР и Москвы, повлекло за собой распад Восточного блока и Советского Союза. Сегодня же с политической и экономической точек зрения Венгрия — самая успешная страна среди бывших стран Варшавского договора.
История Венгрии доказывает, что поражения порой оборачиваются победами. Прежние победители со временем могут стать проигравшими, тогда как проигравшим никто не может запретить оставаться самими собой.
В качестве примера венгерского самообладания мне хотелось бы привести своего прапрадеда, графа Стефана Сечени. Его бескорыстие граничило с безумием, поскольку он полагал, что вещи надо отдавать, прежде чем их у тебя заберут. Впрочем, как экономист и политик, он проповедовал бережливость. Одно из его поучений гласило: «Если у тебя есть 300 овец, то управляй хозяйством так словно у тебя их всего 30». По сей день прапрадед остается самым прогрессивным экономическим и социальным реформатором Венгрии. Благодаря его усилиям страна вышла на новый, современный этап самосознания. До начатой им «эпохи реформ» Венгрия была феодальным, средневеково-византийским государством, чья знать спускала на венских скачках капитал, заработанный в поместьях крепостными. Богатство некоторых венгерских князей достигало таких размеров, что приобретало восточный колорит. Избирательным правом обладали лишь высшие слои общества, они и решали судьбу страны. Землевладельцы были защищены законом 1600-летней давности, который запрещал закладывать земельные участки.
Сечени положил конец привилегиям своего сословия. Решив послужить хорошим примером для других, он предоставил годовой доход со своих 50 тысяч гектаров в распоряжение Академии наук. А также урезал налоговые свободы аристократии, построил порты на Дунае, исправил русло Тисы и приказал построить первое связующее звено между Будой и Пештом, Цепной мост. Его язвительные замечания по поводу самодовольства правящего класса и рискованные проекты вызвали острое сопротивление. Мелкие помещики специально собирались в провинции для того, чтобы сжигать его книги.
Вместе со своими политическими противниками, Кошутом и поэтом Петёфи, Сечени был одним из главных реформаторов венгерского самосознания. Он надеялся, что Венгрия пойдет по пути эволюционного развития в рамках Дунайской монархии, а не по революционному, через отделение от Вены. Революционеры, однако, жаждали вооруженного столкновения с Австрией. Сечени ушел из политики и переселился из надьценкского замка в «Дом умалишенных», как он сам называл свое новое жилище. Среди его остроумных замечаний есть и такое: «В жизни надо быть либо молотом, либо наковальней. Я отношу себя к наковальням...»
