— Не отходи от текста, — шептали из подсобки.
— Да-да, — закивала я. — Не ешь меня, Серый Волк, я тебе песенку спою…
Поползла я от волка дальше. Ким лишь пожал плечами, лениво удалившись со сцены.
И покатился по дороге — только Волк его и видел! Катится Колобок, навстречу ему Медведь.
Ой, мамочка! Медведь в образе Моэги вышел крайне брутальным. Я даже струхнула. Оскалившись, девушка заговорила басом:
— Колобок, Колобок, я тебя съем!
— Верю, — сглотнув, согласилась я. — То есть где тебе, косолапому, съесть меня!
Снова бессмертный хит сегодняшнего дня.
И опять покатился Колобок — только Медведь его и видел! Катится Колобок, навстречу ему Лиса.
Дождалась, вот и эпический конец подходит. Все коленки уже стерлись. О, а я и не знала, что Май у нас лису играет… трансвестита. Куда катится этот спектакль? Явно не туда же, куда Колобок. Действительно, как в сказке — чем дальше, тем страшнее.
Закинув на плечо шикарный лисий хвост, Май откашлялся и попытался заговорить фальцетом. Вышел писк комара.
— Колобок, Колобок, куда катишься?
А черт его знает!
— Качусь по дорожке. — Логика у Колобка напрочь отсутствует: спросили «куда», а «не по чему».
— Колобок, Колобок, спой мне песенку!
Я вновь завела знакомую пластинку. Подумав, Май произнес:
— Ах, песенка хороша, да слышу я плохо. Колобок, Колобок, сядь ко мне на носок да спой еще разок, погромче.
Я уже начала лихорадочно вспоминать, что я там делала на репетиции, как вдруг из толпы раздались детские крики:
— Нет, Колобок! Не слушай Лису!
— Она тебя съест!
— Не садись к ней на нос!
— Убегай!
Такого поворота событий мы не ожидали. Май растерялся, да и я тоже, но ненадолго. Нас учили: клиент всегда прав, следовательно, зритель тоже. А детей расстраивать тем более нельзя, себе дороже. Раз народ требует триумфа Колобка — будет им триумф Колобка!
— Не бойтесь! Я не простой Колобок! На самом деле каждый третий… сейчас что?
— Э, понедельник, — оторопело ответил Май.
— Да, так вот, каждый третий понедельник месяца, при новолунии, и то если оно выпадает на двадцатое число, я спонтанно эволюционирую, отращивая ноги, руки, и становлюсь… — Я выдержала эффектную паузу. Дети в ожидании зачарованно поддались вперед. — Колобком — воином справедливости, защитником, сирых, убогих и обделенных хлебобулочных изделий!!!
У Мая отпала челюсть. В подсобке, кажись, все попадали.
— Коварная Лиса! Узри же кару Колобка — воина справедливости! — с этими словами я выскочила из пола. Щепки и доски полетели в разные стороны. — Смертельный прием: пендель правосудия! — Я с разворота заехала ногой Маю по челюсти.
Парня снесло со сцены. Тишина и… бурные аплодисменты. Ничего не скажешь, а роль Колобка мне явно удалась на славу!
После спектакля все пошло своим чередом. Была музыка, танцы, игры и какие душе угодно развлечения. Вечером весь свободный коллектив ЗОГа бух… отмечал первый день летнего фестиваля и дебют поставленной сказки. Маю бы тоже налили, но он, к сожалению, все еще лежал в отключке. Но уже не на дороге, а в лазарете. Не знаю, как долго мы праздновали и как много я выпила, однако домой Ким провожал меня, придерживая за талию. А я все удивлялась, почему так петляет дорога.
— Не, ну че мы так рано ушли? — не унималась я, споткнувшись уже, наверное, в сотый раз. — Я еще очень даже могу!
— Не сомневаюсь, — кивнул Ким. — Это и пугает.
— Не, ну че? Я трезва, да! Я трезв, как стеклышко; стекл, как трезвышко, о-о…
— Ого, — передразнил друг. — Хватит с тебя, Колобок — воин справедливости. Боже, только ты могла такое выдумать.
— Точно! Я же герой! Эй, мужчина! Да, вы самый! Куда это вы рогалик потащили? Съесть хотите?!! Да я вас щас! Пендель правосудия, уху!
— Акира, уймись! Бегите, мужчина, бегите… А-а, поздно. Лежите.
Отчет 9
Арика
Наверняка есть местечко, где нам будет лучше, но пока мы здесь.
Немецкая пословица
Кусок стены надгробной плитой давил на грудь. Каждый последующий вдох давался все с большим трудом. Нос забило пылью и крошками штукатурки. Глаза заливало кровью из разбитой головы. Правую руку я уже не чувствовала, но очень надеялась, что она была на месте. В который раз я сделала бесплодную попытку выбраться. Бесполезно. Я слишком пострадала и не могу направить нужное количество праны. Вместо накопления в кисти левой руки она растекалась по «трубам» всего тела, заполняя собой наиболее поврежденные участки. Но, не поступи она так, я бы уже умерла. Организм умный, не то что я. Сил хватало лишь на поддержание стены, иначе прихлопнула бы она меня, как таракана тапком, не больше. Но долго это продолжаться не может. Всему есть предел. Моей выдержке тоже.
Ничего не скажешь, веселенькое нам досталось дельце! Обезвредить группу подрывников-самоучек. И угораздило нас устроить облаву во время их опытов по добыче новой взрывчатки. Но есть положительный момент — обезвреживать уже никого не надо. Подрывников либо завалило, либо разорвало на кусочки. Правда, нас тоже. К счастью, только завалило. И где-то среди всех этих завалов должен быть и Ким.
Плита, поднявшись на пару жалких миллиметров, опустилась обратно, взметая за собой облако удушающей пыли. Из-под ногтей потекла кровь.
«Кхе-кхе», — казалось, мои легкие как следует отштукатурили.
Вот вам и капитальный ремонт! Мутило. Глаза начали слипаться. Прости, Ким, я плохой Пес. Я не смогла спасти своего хозяина. Я даже себя не могу спасти. Рука вяло сползала вниз. Грохот падающей стены сравнялся со звуком закрывающейся крышки гроба.
Я мечтала стать сильной, потому что не хотела больше плакать. Я много тренировалась, надеясь полагаться только на себя. Я решила никому больше не доверять. Но затем у меня вновь появилось много дорогих мне людей. И я снова стала рыдающей малышкой. Получается, те, кого мы любим и кем дорожим, делают нас такими слабыми? Как так выходит? Мне не понять.
Горячие капли падали мне на лицо. Что еще? Кровь? Или это у кого-то протек кран? Бред, о чем я вообще думаю. Я ведь уже должна быть размазанным блином, схоронившимся под грудой камней и бетона, а сверху, будто сахарной пудрой, присыпанной шпаклевкой с потрескавшейся краской. О, святой профитроль, я даже на грани смерти только о еде и могу думать! Могила меня не исправит. Но все-таки, что это там капает?
Открыть глаза удалось не сразу. Запекшаяся кровь закрывала большую часть обзора. Я смогла рассмотреть лишь смутный силуэт, склонившийся надо мной. Так вот ты какая, смерть! Интересно, почему смерть, как заведенная, повторяет: «Прости меня, прости»? Я ведь понимаю, у каждого своя работа, без обид. К чему драматизм? Обжигающая капля упала мне на губу. Ну вот, на самое больное место. Порез только-только начал затягиваться. Но что-то мне подсказывало, что этот шрам тоже останется со мной навсегда. Навсегда подобралось незаметно. Хм, а капля соленая. Ну не надо мне сыпать соль на раны! Или это вкус моей собственной крови? А может, слезы? Смерть плачет? Глупость! О ужас, неужели мое искореженное тело выглядит настолько кошмарно, что вызвало плач у самой смерти! Уж она и не такие виды видала! Смерть наклонилась к самому моему лицу.
