Мадам Тэйра задрала голову к небу и вдруг закружилась, будто в танце, широко расставив руки. Ее тело всколыхнулось, и с громким выдохом «ха-а-а» от стройной женской фигуры в платье рыцарских времен понеслась невидимая волна, охватывая все пространство площади перед ратушей до самой Сены, превращая лица, распаленные предчувствием чужих мук, в маски со стеклянными глазами. Люди цепенели. Те, кто еще не превратился в подобие статуи, – бросились бежать прочь с площади с дикими воплями. Горланили в ужасе и зрители на узкой набережной на том берегу Сены. Крестились, звали полицию, но не разбегались, видя, что у кромки воды колдовской дым исчезает.
Мадам Тэйра все кружилась, догоняя белыми клубами тех, кто падал в давке или лез по чужим головам. И, наконец, мешанина из людей, покрытых белесой изморозью, застыла, захватив их, похожих на пепельные статуи в Помпеях, в самых нелепых позах.
– Ведьмы! Бесы! Пушку сюда! – орали на набережной напротив и с Мажисри. Там царила сумятица: гремели оружием стражники, храпели лошади конной полиции. Извещая о тревоге, трезвонили колокола часовни в Консьержери.
А рядом со мной и надо всей Гревской площадью воцарилась гробовая тишина. Слышен был лишь завораживающий шелест юбок кружащейся мадам Тэйра и мерный звон браслетов на ее запястье.
Нельзя было терять ни секунды. Кто знает, сколько продлится магия, и не притащат ли на самом деле пушки на остров Сите или на набережную де Турнель. Переведя дух, я ринулась к эшафоту, раздвигая перед собой недвижимые фигуры людей. Они казались мертвыми, и жуть пробирала до костей, но сейчас важен был лишь Этьен, важно было время.
Я занесла ногу на первую ступень грубой лестницы, как вдруг из белого дыма сверху пахнуло тревогой и холодом. Передо мной на помосте стоял чернокнижник. Его плащ развевался, как крылья коршуна. Злобно скривился рот под ненавистными рыжими усами. Молниеносный пасс красными костлявыми пальцами, и меня отшвырнуло назад, как котенка. Я летела кувырком, сбивая собой окаменевших людей, будто стопку домино. Приземлившись, сбила колени и разодрала юбку о чье-то ведро. В ушах зазвенело. Я встряхнула головой и обмерла от остекленевшего взгляда рыжего толстяка с изумленно раскрытым беззубым ртом. Выпученные глаза смотрели прямо на меня. Упершись о бедро какого-то неподвижного парня, я попыталась подняться и обернулась к эшафоту.
Чернокнижник водил костлявыми руками перед собой с неясной мне целью.
«Думаешь испугать меня этим, сволочь?!» – разозлилась я и, сконцентрировав над переносицей бушующий огонь гнева, метнула его, словно копье, в грудь колдуну. Он не ожидал этого и, охнув, растянулся на досках. Получи, каналья!
– Стерва! – донеслось до меня.
Злорадствовать долго не пришлось. Колдун был настроен мстить мне и Этьену до конца. Привстав, Годфруа еще раз распрямил и сжал пальцы, и из них вырвалась серая сеть. Узел за узлом, нить за нитью толщиной с канат, – повинуясь взгляду колдуна, темная паутина оплетала с невероятной быстротой пространство вокруг эшафота и над ним, сооружая клетку и захватывая в придачу ощерившуюся алебардами вооруженную охрану.
Я снова метнула в чернокнижника огненное копье, но толстые нити не пропустили его. Едва вспыхнув, они, будто щупальца мерзкого паука, сами залатали дыру.
Чернокнижник ухмыльнулся, глядя на мое взбешенное лицо, и забормотал заклинания, от которых белый дым за сетчатой преградой начал вспениваться и таять. Палач, монах и стражники зашевелились, ошеломленно воззрившись на застывших на площади людей. Похоже, магической сети они не видели.
– Это бесовские проделки! Колдовство! – прорычал Годфруа палачу. – Во имя святого креста, исполните свой долг! Накажите злодея! А вы, святой отец, молитесь, молитесь, чтобы ведьмы не добрались до нас!
Палач взялся за молот. Этьен застонал. В моей душе все перевернулось, и я услышала голос мадам Тэйра:
– Вот теперь жги, Абели! Всем, чем можешь.
«Любовь – это не только нежность», – мелькнуло в голове: «Смотри, гад!»
Красное облако, набухшее жаром над Гревской площадью, стянулось к сети над эшафотом. Подчиняясь моим мыслям, багряная лава окутала сверху и по бокам дьявольскую сеть и начала прожигать ее с такой скоростью, что паутина, шипя, не успевала зарастать. В образовавшиеся дыры мадам Тэйра мгновенно пустила сонный дым. Чернокнижник беспрестанно щелкал пальцами и повторял заклинания, уничтожая выползающие на помост клубы.
Мало, этого было мало! Я обратила все свое внимание на сапфир, спрятанный на моей груди, и, прочувствовав, что кристалл нагрелся до предела, направила в него жар из позвоночника. Многократно усиленный, немыслимой мощи огненный поток вырвался наружу сквозь камень. Чернокнижник увернулся и забормотал заклинания с нарастающей громкостью.
Воды реки заволновались, мутная спокойная Сена принялась выплевывать на песчаный берег волны, словно взбешенный океан. Бурля, река шумела так сильно, что уже не слышались крики с острова Ситэ. Только рев шторма и взрезающий воздух тревогой бой колоколов.
Колдун приказывает стихии? Призывает демона? Хочет отдать ему Этьена, раз прервалась казнь? Ледяной страх начал гасить огонь во мне.
– Прекрати трýсить! Немедленно! Справимся! – грозно велела мадам Тэйра.
От ее окрика я опомнилась. Как взрослая, пообещала себе маленькой: «Бояться будешь потом, Абели. Спрячешься под кроватью и накроешь голову подушкой, но сейчас…» Я снова настроилась на бьющий из земли жар, силу, которую она даровала мне. У земли ее много, глупо бояться, действительно глупо.
Я наполнилась жаром и, выбросив вперед руки, ощутила, как с режущей болью вскрылись мои ладони. Из них тоже вырвался раскаленный поток. У меня не осталось ни единой мысли. В воздухе пахло гарью и грозой. Меня потянуло мощным потоком к эшафоту. Возможно, я летела, не знаю. Я уже не понимала, есть ли у меня тело, есть ли одежда, есть ли я сама, потому что вся стала огнем и светом. Сеть растаяла полностью, белый дым опять околдовал стражников. Не в силах сдерживать бьющую в него лаву, чернокнижник попятился и упал на доски.
Окруженная огненным щитом, я беспрепятственно взбежала по лестнице и только сейчас почувствовала бьющие по щекам капли дождя. Но каким бы сильным ни был ливень, он не смыл белый дым – выпучив глаза, палач оцепенел с занесенным молотом над распятым на колесе Этьеном. Любимый тоже застыл, зажмурившись, с выражением нескончаемого ужаса на лице.
– Ненавижу тебя, стерва! – кинулся душить меня колдун, но тотчас шарахнулся от огня, потрескивающего по краю моего защитного облака.
– Я бы убила вас, но слишком много чести, – процедила я. – Пусть этим занимаются вами же нанятые палачи! Вы не терпите предательство оттого, что сами предаете и готовы предать. Собственный порок в других всегда раздражает до коликов. Надеюсь, у вас случится от ненависти заворот кишок!
Бросив взгляд на площадь, я увидела, что вымокшая до нитки Клементина торопилась ко мне, переступая через застывшие тела недавних зевак. Небо было темным, и дождь… Какой-то странный дождь. Потревоженная чернокнижником Сена издавала гудящий шум. Я выхватила из-за пояса нож, и принялась перерезать веревки на руках и ногах Этьена. Провела над любимым огненной рукой, снимая окоченение.
