Стоило мне войти в кухню, Женевьева протянула наполненный кубок:
– Пейте, Абели.
– Что это?
– Вино, мадемуазель. Мэтру потребуется ваша помощь.
* * *
Я стояла в покоях для богатых пациентов и с выражением неподдельного ужаса рассматривала бурые гнойники, рассыпанные по животу графини. Та лежала на кушетке в одном белье и ничуть меня не стеснялась. При виде болячек, которые красавица скрывала под дорогими шелками, мне вспомнился прокажённый, от которого я со страхом убежала в Сан-Приесте. Впрочем, у того всё выглядело еще кошмарнее.
Язвы саднили и чесались – я чувствовала это так же сильно, как и сама графиня. Хуже того – мой дар обострился, и я отчетливо видела ржавого цвета облако с зелеными, как насморк, прожилками и землистыми пятнами. Оно туманом окружало тело графини де Веруа, сгустившись вокруг бедер, и издавало тошнотворный запах, который, похоже, никто, кроме меня не улавливал. Всё это вызывало крайнее отвращение и говорило об опасности, звенело в моих ушах, будто колокол при пожаре. Прикоснуться пальцами? Ни за что на свете! Я бессознательно сделала шажок к двери.
– Ну, что же ты, Абели, – промурчал мсьё Годфруа. – Ты же хочешь помочь её светлости. Ты ведь добрая католичка, не так ли?
– Так, – нехотя ответила я и отступила ещё на полшажка.
– Тогда чего же ты ждешь? Положи руки и исцели мадам де Веруа.
– Но… мсьё, как же… Ведь шрам Этьена остался у меня… вдруг и это?.. – я даже не знала, как сказать, чтобы не оскорбить высокопоставленную особу.
Графиня лишь молчала и сдержанно улыбалась. Но улыбка ее была совсем ненастоящей, как фальшивые цветы на ярмарке. Уж я-то знала, что мадам волновалась и даже начинала гневаться – над ее головой поднялась красноватая дымка.
Но лекарь будто ждал моих слов. Он, как кудесник, достал из кармана круглое зеркальце на изящной ручке и приставил к моей груди.
– Шрама уже и след простыл. Смотри сама.
Мой взгляд скользнул к зеркальцу – в отражении и, правда, ничего не осталось от багрового пятна, что я перетянула у Этьена. Даже крошечной точки.
– Видишь, милая? – теперь лекарь старался говорить, как добрый дядюшка. – Так что не бойся, Абели. Исполни то, что велит тебе Господь. Ты же помнишь, Иисус Христос сам страдал и нам велел. А тебе и страдать-то долго не придётся. Мы же знаем.
Я сглотнула. Всё тело засаднило и зачесалось, не только живот.
– Увы, ангелочек, болезни не красят даже красивых людей. Болезни никого не красят. Но я буду вечно тебе признательна, если ты хоть ненадолго облегчишь боль. Я так страдаю, – печально и даже искренне произнесла графиня.
Только из-за этой ноты искренности в её низком голосе я сдалась. Хотя откуда-то из-за спины летели мысли: притворись, не справься, не касайся, уходи… я заглушила их бормотанием молитв и, зажмурившись, положила ладонь на плоский живот.
Я даже не успела проговорить, что хочу помочь, как зловонная жижа ворвалась в мои пальцы, раскалила их, будто огнём, и понеслась травить моё тело со скоростью грязевого потока в горах. Он разрушал всё живое во мне, бурлил, крутил. И невозможно было оградиться от этой сели и не получалось ее остановить. Вонючая грязь фонтаном ударила в череп изнутри, и я рухнула на пол, трясясь в лихорадке.
– Умница, умница, – только слышалась распевная похвала лекаря.
– Это поразительно! – воскликнула графиня. – Это чудо! О, Боже, что с ней?
– Сейчас пройдёт. Закройте глаза, – говорил он. – Вам надо поспать.
– Ах, я надеюсь, с крошкой всё будет хорошо?! – произнесла графиня. – Я непременно должна её наградить за исцеление!
Лекарь буркнул в ответ что-то неопределенное.
Мне было на них наплевать. Кажется, я умирала. Откуда-то сверху на меня подуло холодом, тихонько, потом чуть сильнее. В тот момент ледяная волна показалась единственно спасительной из всего, что могло было быть… Сквозь полуоткрытые глаза в полутьме занавешенных штор, под самым потолком я увидела бесформенное существо. Прозрачное, голубоватое, видимое не больше, чем пар над кипящей водой. Оно смотрело на меня. Смотрело с сочувствием. И хотело помочь…
Лекарь поднял меня на руки и понёс по коридорам, уложил куда-то.
– Держись, Абели. Всё пройдёт.
Меня продолжало колотить. Я с угасающей надеждой искала взглядом в окружающей мути то самое существо. Может, оно мне поможет. Кто-то снял с меня платье, приложил холодные, пахнущие глиной примочки к горячечному телу. У двери выросла черноволосая фигура.
– Отец, я принёс, – произнёс Этьен и вскрикнул: – Чёрт побери, что с ней такое? Она же только что кокетничала с этим остолопом…
– Не до разговоров.
– Но отец…
– Нечего пялиться. Будто голых женщин не видел! Поди прочь.
Хлопнула дверь. «Ну вот, перед смертью еще и опозорилась», – безразлично мелькнуло в голове.
Лекарь приподнял мне голову, разжал зубы и влил горячую горькую жидкость. Затем вколол свои китайские иглы в грудь, кисти и стопы. Судороги прекратились, хотя муторный жар всё ещё жёг тело изнутри, и продолжал мучить невыносимый запах гнилья. Только теперь он шёл от меня.
– Абели, – позвал лекарь.
Я с трудом повернула к нему голову.
– Знаю, тебе плохо, Абели. Но ты сделала доброе дело!
На языке вертелись проклятия, но остатков моего сознания хватило, чтобы не высказать их вслух. Не стоит на смертном одре добавлять себе грехов. Впрочем, пересохшие, как мёртвые листья, губы, и не хотели шевелиться.
Мсьё Годфруа накрыл меня простыней и подсунул под пальцы колокольчик, привязанный к шнуру.
– Звони, если что-то понадобится. А сейчас поспи. Проснёшься здоровой.
Похоже, он сам в это не слишком верил. Мне казалось, стоило смежить веки, и я больше их не открою. Лекарь снова пощупал мой пульс, вздохнул и вышел из комнаты.
Едва за ним закрылась дверь, с потолка на меня опять повеяло морозным воздухом. Медленно, как пьяная, я подняла глаза. Безликий призрак овевал голубоватым пятном поперечину кованой люстры.
– Не бойся, – прошуршало у меня в голове.
– Не боюсь, – подумала я в ответ. – Я на самом деле тебя вижу или мне чудишься?
– Я есть.
Еле заметный синеватый дымок заструился вниз, и ледяная волна окатила меня с ног до головы. Существо устроилось на кровати. Теперь от излучаемого им холода, которого я недавно так боялась, в голове чуть прояснилось. Воистину говорят: больше всего люди боятся того, чего не понимают.
Привидение перелетело ближе к изголовью и, как мне показалось, начало исчезать.
– Не уходи. Когда ты близко, меньше жар, – попросила я.
– Я тут.
