– Мой отец. Предоставьте мне решать, – резко вставил он.
– Не думаю, что ты решишь правильно, – съехидничала бабка. – Свой осел родней соседской лошади.
– Этьен! – хрипло взмолился лекарь. – Я ведь для тебя стараюсь! Разве мне, старому, нужен титул? Тебе он нужен. Чтобы не прогибаться под господами, а самому стать господином. Все ради тебя!
– Я не просил, – сказал Этьен, стягивая с лица мсьё Годфруа повязку, – ради меня еще одну душу загубить. А ты уже и счет потерял, да? Честно скажи! Хотя бы раз в жизни.
– Да кого я погубил, сынок? – заюлил лекарь. – Москитов? Зайца на охоте? Да разве я желал плохого Абели твоей разлюбезной? Бог свидетель. Только благость. Одну благость. Что ей стоило вылечить короля и стать придворной целительницей? В роскоши купаться?
Этьен побледнел, губы превратились в тонкую сухую линию. Скосив глаза на меня и Огюстена, он лишь бросил:
– Она не моя.
Сердце у меня в груди сжалось, стало больнее, чем от всего остального. И если бы сейчас под моими ладонями не затих израненный Огюстен, я бы убежала в лес. Невыносимо было оставаться рядом с Этьеном.
– Сынок, не слушай баб – ни молодую, ни старую. Им бы только колдовать. Освободи меня и… – вкрадчиво начал лекарь.
– И ты еще кого-нибудь по банкам расфасуешь? – вскипел Этьен.
Мсьё Годфруа стоило больших сил оставаться спокойным, но он сдержался, ерзая на кочке:
– В конце концов, если б твоя мамаша не украла деньги, стал бы я затевать…
– Не впутывай мать! – рявкнул Этьен. – Деньги, деньги, всегда деньги!
– Тити, нехорошо орать на отца. Кто тебя только воспитывал? – встряла мадам Тэйра и всплеснула руками: – Ой, лопни мои глаза, ведь он же тебя и воспитывал. Тогда ори, ори, детка. Давай хором: ду-ше-гу-бец!
Лицо Этьена вдруг приобрело равнодушное выражение. Он подбросил носком сапога камень:
– Я умываю руки. Решайте сами. Не убивайте только.
– Тьфу, не сын, а ублюдок, – сплюнул лекарь. – Вражья кровь! А эту ведьму Абели я все рав…
Старуха кивнула Малышу Кристофу, и тот всунул кляп в рот мсьё Годфруа, прервав угрозы. Мадам Тэйра распорядилась:
– Решено, пусть король сам руки пачкает. Доставьте-ка, ребята, пленников к охотничьему замку, там и бросьте. Захочет, поджарит, захочет, четвертует, а, может, награду какую даст. За потуги ради Его Величества.
– Будь сделано, госпожа! – по-военному гаркнули в один голос несколько помощников и принялись выполнять приказ.
– Как выполните, свободны. А вы, пятеро, приберитесь здесь, – указала пальцем на убитых мадам Тэйра.
* * *
Я уже не могла следить за происходящим. Забрав на себя все раны Огюстена, я чуть было не падала в обморок от того, что творилось с моим телом. Великан вдруг обмяк, всхрапнул, а затем вздрогнул. И тут же из деревянного чучела превратился в обычного человека. Он поднял на меня глаза, изумленные, испуганные, живые.
– Это случилось снова? – пробормотал уже не Голем, а помощник купца первой гильдии Огюстен Марешаль. Он встал и попятился, ошарашено разглядывая мой мужской костюм, зеленое плато в сумерках, окруженное снежными пиками, убитых и раненых гвардейцев, а также видавших виды головорезов, занятых делом. Взгляд Марешаля метнулся к важно подбоченившейся старушке, потом на горного козла вдвое больше нее размером. Наконец, Огюстен сглотнул и спросил: – Где я?
– В горах Савойи, – прошептала я и без сил опустилась на траву.
Голова моя гудела, будто послужила кому-то наковальней, и звон от ударов молота еще двоился в ушах. Спину словно высекли плетями. Под правой грудью пекло и щипало от чужого ножевого ранения, а живот, будто прилип раскаленной плотью к жесткой, как наждак, рубахе. По сравнению с этим ощущения от ссадины, что растер Огюстену ошейник, были сущим пустяком.
Сам Марешаль, свежий, без единой царапины, с потрясенным видом рассматривал свою одежду, точнее оставшиеся от нее грязные лохмотья. Потом с ужасом приподнял тянущуюся от шеи цепь, которая, звякнув, проскрежетала по круглому булыжнику.
– Что происходит? – пробормотал он. – Откуда цепь? Кто эти люди? Как я тут очутился, мадемуазель Абели?
– Она заколдовала тебя, купец, – ответил Этьен. – Ведьма она.
– Как это?
– Видишь вон тех со стеклянными глазами? – Этьен ткнул кинжалом в сторону помощников мадам Тэйра. – Вот ты такой же был минуту назад.
– Я?! – Огюстен выпрямился, словно его стеганули сзади.
– Ну, не я же, – сплюнул Этьен и нагло ухмыльнулся.
Огюстен подскочил, сжал кулаки и обернулся ко мне:
– Я требую объяснений, мадемуазель! Извольте! Похоже, я стал участником какого-то злобного фарса. Объяснитесь немедленно!
– Он говорит правду. Вы здесь по моей вине, – еле слышно проговорила я, отчаянно пытаясь не терять сознание. – Простите.
– Святой Бонифаций, как такое возможно? Вы, в самом деле, ведьма?!
– Не вопи на нее, – оттолкнул его Этьен и склонился надо мной: – Эй, ты тут не помирать собралась? – он затряс мое плечо, а я не могла от слабости даже рта раскрыть. – Эй, Абели! Эй, поросенок, постой! Мы так не договаривались…
И я выпала в темноту.
* * *
Очнулась я от слов мадам Тэйра:
– Возвращаться тебе, парень, никак нельзя. Опять на цепь посадят. Королевским же псам не объяснишь, что ты тут ни при чем, что не по своей воле покалечил гвардейцев и подпортил фасад замка.
Я приподняла голову и обнаружила, что лежу на какой-то подстилке, заботливо накрытая плащом. Вокруг разлилась синяя ночь, на небе сияли близкие, громадные звезды, а рядом потрескивал костер. Пламя, играющее над хворостом, освещало чрезвычайно расстроенного Огюстена и старушку в ветхом карминовом платье. Возле великана та казалась совсем игрушечной. Не знаю, откуда взялась для Огюстена одежда, но теперь он уже не выглядел, как оборванец, скорее – как один из головорезов мадам – в кожаном жилете, тесных штанах и сапогах. При виде рельефных рук, едва прикрытых холщовым плащом, и мощного торса в прорезях жилета у меня снова возникли мысли о римском гладиаторе, но вот лицо, опечаленное и доброе, обрамленное светлыми кудрями, никак не подходило к образу воина.
Я осмотрелась. Чуть поодаль расположились помощники прабабки, Этьена нигде не было видно. «Может, лучше, чтобы он ушел совсем», – подумалось мне. Я собралась с силами и подошла к Огюстену.
– Мсьё Марешаль.
Он поднял глаза. В них читался такой укор, что прохладный ночной воздух показался морозным. Я поежилась.
– Ах, пришла в себя, моя крошка, садись, погрейся! – засуетилась мадам Тэйра.
– Спасибо, сейчас, – кивнула я ей и сказала, глядя в глаза несчастному помощнику купца: – Мсьё Марешаль, я прошу у вас прощения за все невзгоды и неприятности, что вам принесла.
