И мы выбрали более крутую, почти заросшую травой тропинку слева. Спустя пару часов опасного спуска, ненадолго поднимающегося вверх извилистой змейкой, а затем снова устремляющегося к долине вдоль отвесных скал и камней, мы вышли на довольно ровную дорожку. Едва мы пробрались под утесом, задевая шляпами свисающие корни деревьев, перед нами заискрилась в лучах солнца чистейшая гладь озера – прекрасная, будто неограненный аквамарин. Окруженное бархатной зеленью и белыми цветами озеро зачаровывало. Я ахнула.
– Привал, – распорядилась мадам Тэйра и, кряхтя, сползла с козла. – Охо-хо, не для моих косточек такие тряски. Красный Маню, доставай съестное. И водицей фляги наполни. Озеро-то какое, – залюбовалась старушка, – жалует нас хозяин леса, жалует. Низкий поклон ему.
Продолжая кряхтеть, мадам Тэйра поковыляла к воде, крикнув остальным головорезам:
– Ребятки, разрешаю пить-есть, отдыхать.
Послушные верзилы расслабились и разбрелись по берегу. К слову сказать, мне еще с самого утра показалось, что их глаза перестали быть стеклянными. Однако ни один из них не начал озираться, очнувшись, и не вел себя так же, как Огюстен, вернувшийся из состояния Голема. Они, похоже, уже привыкли к подобному. Интересно, если бандиты и так слушаются, зачем мадам Тэйра заставляет их меняться? И как она вообще их приучила? Надо расспросить.
Я была рада слезть с седла. Однако по неумению чуть не полетела вниз головой, запутавшись в стремени. Меня поймал Огюстен и, аккуратно высвободив мою ступню, поставил на землю. Сделал он это без особого рвения, лишь потому, что из благородства не мог позволить девушке упасть, но сзади послышался нервный смешок Этьена. Стиснув зубы, тот нащупал круп гнедого и спрыгнул, отказавшись от услуг Малыша Кристофа. Зря – чуть не свернул себе шею, наступив подошвой на торчащий из травы острый камень. Но перекувыркнувшись, Этьен тут же подскочил, выпрямился и заявил:
– Мадам Тэйра, между мной и вами нет валунов и ям? Я хочу к вам подойти.
Старушка не ответила, наклонившись к воде.
– Позволь, я проведу тебя, – осторожно предложила я.
– Не нужно, – буркнул Этьен. – Купец заскучает. Развлеки его хорошенько, а то еще сильнее позеленеет. Ты же не хочешь, чтобы твой любезный Огюстен превратился в жабу?
Я даже не обиделась, только подумала: «Это все черное стекло», но Огюстен нахмурился и шагнул к Этьену:
– Сударь, прекратите разговаривать подобным образом! Ваша немощь не извиняет такого поведения. Не будь вы слепы, я бы стал драться с вами.
Этьен сорвал с лица повязку, выставив на обозрение обожженное будто под палящим солнцем лицо и невидящие белые глаза, выхватил шпагу и встал в стойку, как опытный фехтовальщик:
– Ах, немощь? Давай-ка, купец, попробуем. Вдруг я не настолько слеп и немощен, чтобы не обрезать твои торчащие уши?
Огюстен раскраснелся от гнева и тоже выхватил трофейную шпагу:
– Пожалуй, все же стоит проучить вас, мсьё! Чтобы впредь вы знали свое место и не были так заносчивы!
Мое сердце заколотилось: Боже, они поубивают друг друга! Я растерянно пискнула:
– Господа, не надо!
– И где же мое место, остолоп зеленый? – прорычал Этьен, крадучись подходя к противнику, будто молодой оскалившийся хищник. – Может, тебе лучше вспомнить про собственное место под прилавком на ярмарке? Ты хоть шпагу в руках держал, купчишка?
– Не волнуйтесь, мсьё, уже не одного негодяя на тот свет отправил, – процедил Огюстен, его мышцы на руках налились медвежьей мощью, с такой силой он сжал эфес. – Вас же я убивать не стану, только проучу и высеку. Как инвалида.
– Прекратите! – крикнула я во весь голос и выскочила между направленными друг на друга клинками. – Немедленно прекратите!
– Прошу вас, Абели, уйдите. Он же слеп и проткнет вас, даже не зная об этом, – сказал Огюстен.
– Что, блестящая, надоело лечить купчишку? – ехидно ухмыльнулся Этьен и свободной рукой достал из ножен на бедре длинный кинжал. – Уши ему новые не прирастишь. Так будет ходить. В чепце.
Я перевела дух и вдруг поняла:
– Ты видишь.
– Я?! Как бы я видел с бельмами на глазах? – скорчил гримасу Этьен.
– Как я. Ты видишь цветные облака вокруг людей. Может, даже не только людей, да? И какого я цвета?
Этьен закусил губу и приопустил шпагу.
– Блестящая. Белая.
– А мсьё Марешаль?
– Зеленый.
– Правильно.
– Мне не нужно твое одобрение, – хмуро сказал Этьен. – Ты лучше куп…
– Прекрати, Этьен. Мсьё Марешаль забудет обо мне, как о страшном сне, как только мы пересечем границу. Я же ведьма. Он вовсе не ухаживает за мной, напротив, немного побаивается.
– Я не… – встрял Огюстен, но я перебила и его:
– Не лгите. Я все вижу. Я виновата перед вами, мсьё Марешаль, и сказала вам об этом. Предпочитаю нести ответственность за свои поступки и говорить прямо. А правда состоит в том, что вы считаете меня монстром.
Огюстен не нашелся, что ответить. Правда в лоб оказалась лучшим оружием против него. Этьен хмыкнул:
– Монстром? Хе-хе…
– Как и ты, впрочем, – парировала я. – И если не перестанете петушиться, господа, я попрошу бандитов мадам Тэйра связать вас обоих и засунуть в озеро, пока не охладитесь. Эй, Кристоф, Базиль!
Те отвлеклись от лошадей и повернулись к нам. Я услышала, как за моей спиной лязгнула шпага, опущенная в ножны. Огюстен пробормотал:
– Святой Бонифас! Зачем мне все это? Скорей бы избавиться от этих сумасшедших…
Я резко обернулась к нему:
– Вы вольны уйти сейчас.
– Нет, я не знаю этих мест. Уж лучше расстанемся во Франции.
– Благоразумно, – кивнула я. – А теперь, думаю, вы хотели бы пойти к воде.
– Пожалуй, да, – буркнул Огюстен и поспешил к мадам Тэйра.
Я посмотрела на Этьена. Тот ухмылялся, его явно что-то забавляло.
– Что? – спросила я беззлобно. – Я похожа на обезьяну в блестках?
– Да нет, – довольно осклабился он. – На белого херувима с золотым нимбом. Только крылья где-то потеряла… Монстр, одним словом.
Я облегченно вздохнула:
– Сам ты монстр. А камни на берегу видишь?
– Нет.
– Тогда давай руку, пошли умываться. Жарко.
Этьен недоверчиво помялся, но протянул руку:
– Надеюсь, жарче не станет. Фитиль прикрути, где он у тебя там…
Я рассмеялась и прикоснулась к его большой ладони, ощутив мозоли у пальцев от постоянных тренировок со шпагой и приятную, как шелк, кожу на тыльной стороне кисти. Век бы не отпускала. По моей спине побежали мурашки. В груди стало тесно, и в сердце расцвел розовый цветок. Этьен замер и вдруг попросил:
