Не на ту? В самом деле? А не у Алены ли вдруг
перехватило дыхание от мгновенно нарисовавшейся в воображении картинки? Влажные
поцелуи, влажные жадные прикосновения, стремительное взаимное обладание –
украдкой, с вороватыми взглядами по сторонам, не появится ли кто-то «третий
лишний» в водяном раю, созданном для них двоих, припавших друг к другу лишь для
того, чтобы тотчас отпрянуть, чтобы получить мимолетное удовольствие – и
разойтись… слиться, а потом, может быть, больше никогда не вспомнить друг о
друге… А может быть, наоборот, продолжить начатое уже неторопливо, медлительно,
протяжно и нескончаемо… до банкета днем, после банкета вечером, ночью, утром и
следующим днем, пока не иссякнут силы, которых у Вадима, судя по его возрасту,
виду и голодному блеску очей, немерено. Да и Алена, честно говоря, барышня в
сексуальном марафоне не из последних!
Тогда почему бы и нет? Почему бы не пойти в
бассейн с Вадимом? Она теперь совершенно свободна, и не только до пятницы, как
поросенок Пятачок, а навсегда! На всю оставшуюся жизнь!
Кстати, русская пословица советует: клин
клином вышибай…
Интересно, способен ли клин Вадима вышибить
навязчивую тоску о клине Игоря?
– Я совершенно не понимаю, как можно даже
подумать о том, чтобы хотя бы окунуться в ту самую воду, где буквально только
что утонул человек! – раздался в этот момент голос Леониды Леонтьевны,
подобный по внезапности звуку трубы архангела Гавриила, которой тот
когда-нибудь – внезапно! – возвестит наступление конца света.
Из дневника убийцы
«В который – в тысячный, двухтысячный,
двадцатимиллионный! – раз думаю о том, не ошиблась ли я в своих
подозрениях. И снова убеждаюсь: нет, не ошиблась. По сути дела, Сергей сам
утвердил меня в моих догадках. Разве не я говорила ему раньше, что они близки,
как родственники? Такая дружба бывает редко, говорила я, друг может предать, и
только родственники способны сплотиться, несмотря на любые разногласия. Потому
что голос крови – это нечто особенное, это особенный зов, и даже какой-нибудь
троюродный брат окажется надежнее в трудную минуту, чем друг. Он говорил, что я
идеализирую родственные отношения, потому что я одна как перст. Какое счастье,
что Сергей не рассказал им о наших разговорах. Когда я прочла его последнее
письмо, мне сразу стало ясно, что не рассказал. И о том особом значении,
которое я вкладываю в это слово…
Мне кажется поразительным, что они не обратили
на него внимания. Как же они все предусмотрели! Как классно обставили! Но их
подвела бравада и невнимание к деталям. Они, как та лягушка-путешественница,
кричали: „Это мы! Это мы! Это мы придумали!“ Неужели они не догадались, что я
съезжу туда, где принял смерть любимый мною человек? Неужели не догадались, что
я огляжу там каждую травинку, каждую трещинку на той проклятой березе, и то,
что прошло мимо равнодушного взгляда чужих, наемных людей, не ускользнет от
моего взгляда?
В самом деле – не ускользнуло».
* * *
«Ну а почему ты ждала чего-то другого? –
уныло спросила себя Алена. – Ничего другого тут просто быть не могло – по
определению!»
Последнее время ей очень нравилось это
выражение – по определению, – и она норовила ввернуть его к месту и не к
месту. В данной ситуации оно было однозначно к месту. Разве мог получиться иным
банкет в провинциальном пансионате, пусть даже принадлежащем продвинутой и
богатой компании нефтеторговцев? Салатиков, это правда, на столах оказалось не
счесть, но ведь все их не съешь, да и не для салатиков пришла сюда Алена. И не
ради того, чтобы пить «Советское шампанское», немецкое пиво или красное
французское вино, в невероятных количествах выставленное на столы! Она пришла
сюда ради общения, ради того, чтобы людей посмотреть и себя показать. Но так уж
вышло, что ни на нее, ни ей смотреть было решительно некому и не на кого.
Публика подобралась самая кошмарная: все какие-то низкорослые мужики с понурыми
плечами, тройными подбородками и животами, перевешивающимися через ремешки
летних брюк от «Хьюго Босса». Запах здорового нижегородского пота смешивался с
ароматом последней парижской фишки – горьким, душноватым «Монтрезором».
Этот непристойно дорогой парфюм Алене очень
нравился, когда она обоняла его в первом этаже «Галери Лафайет», однако здесь,
в пансионатской столовке…
– Ради всего святого, опять
«Монтрезор»! – не могла не пробормотать Алена, когда мимо нее проплыло
очередное облако в штанах.
«Облако» взглянуло на нее диким взглядом,
осведомилось:
– Чо? – и направилось к столу с
выпивкой.
Но бочонка «Амонтильядо» там, конечно, не
было, к тому же «облако» вряд ли про него слышало. Образованность, увы, в моде
только среди производителей дорогих парфюмов! А здешнюю публику вполне
устраивает караоке. Вон орут нестройным хором все подряд – от «Мороз, мороз» до
«Ах ты, бедная овечка, а-а…». Какая, однако, это жуть – караоке в массовом
народном исполнении!
Слинять отсюда, что ли?
Алена огляделась. Вадима все еще нет. Чего
греха таить – именно ради него она так нафуфырилась нынче вечерком, именно с
ним намеревалась общаться, именно из-за его отсутствия у нее такое
отвратительное настроение. Нет, это свинство, конечно: делать девушке (условно
говоря, конечно, но не будем сейчас спорить из-за терминов) такие авансы, так
зазывать на вечеринку, а самому не явиться!
Впрочем, рано обижаться. Мало ли что его
задержало! Он вроде упоминал, что должен помочь хозяину банкета. А ведь и
самого хозяина тоже нет, до Алены уже не раз и не два долетели досадливые
реплики: «Да где же Холстин? Какого трам-пам-пама нас сюда завез, а сам не
появляется?»
Не было, судя по всему, и сестры Вадима. Вряд
ли она пришла бы сюда без брата и без обожателя. Интересно будет посмотреть на
эту очаровательницу. Может, и впрямь нечто? Прочие девицы производили
впечатление поистине удручающее. Все, как одна, очень красивые, в меру худые (в
отличие от кавалеров), отлично одетые (Аленино новенькое платьице выглядело по
сравнению с их туалетами каким-то скромным пляжным халатиком, не более того), в
потрясающих украшениях, с искусным макияжем, они были обворожительны… пока
стояли молча. Стоило хоть какой-то открыть рот, как уши у чувствительной
писательницы начинали вянуть.
«Где их насобирали, на какой помойке?» – с
тоской размышляла Алена. Видимо, такая уж страна Россия, здесь даже в куче
мусора можно откопать красавицу, при виде которой умрет Голливуд. Но помойную
сущность свою она все равно скрыть не сможет, как бы ни старалась строить из
себя леди.
