Неприятное воспоминание о ненавистной
разрушительнице ее счастья возникло не случайно: лицо, плечи и шея девушки,
которая шла рядом с Холстиным, были так же, как у Жанны, щедро усыпаны
веснушками, и так же, как Жанну, это ее ничуть не портило, скорее наоборот.
Вдобавок Ирина Покровская (видимо, это была именно она) принадлежала к числу
тех счастливиц, которые от природы обладают тонкой, упругой и бело-молочной,
матовой кожей. Кроме того, в арсенале имелись медно-рыжие (явно свои, а не
крашеные) длинные волосы, обрамляющие точеное лицо ворохом тугих кудрей (они
немного напомнили Алене о Кристине, но воспоминание об этом ничтожестве
проскользнуло мимо, не причинив привычной боли), ясные глаза удивительного
орехового оттенка, роскошный рот, прекрасная фигура. Можно было не сомневаться,
что и ноги у нее великолепной формы, однако их скрывала тяжелая, пышная
бархатная юбка винного цвета, из-под которой виднелись тускло-желтые, словно бы
выцветшие от времени, кружева нижней юбки. Стан Ирины обтягивал бархатный же
корсаж, щедро обнажающий плечи и грудь, но на ногах были не хрустальные
башмачки, как можно было ожидать, а… тяжелые замшевые ботинки на толстой
ребристой подошве. В первую секунду такое сочетание вызывало оторопь, а потом
восхищение и почему-то умиление: эта девушка принадлежала к числу тех избранниц
судьбы, которым решительно все к лицу! В компанию таких же счастливиц входила и
Жанна, а Алена – отнюдь нет, поэтому она быстренько изгнала из мыслей
навязчивые воспоминания о бывшей подруге и еще кое о ком бывшем и проводила
взглядом миновавшую ее пару.
Да, они оба красивы, в самом деле красивы, но
все-таки видно, что Холстин намного старше невесты. Особенно когда они рядом. С
первого взгляда это не бросается в глаза, но, присмотревшись, видишь, что лицо
его изборождено тяжелыми морщинами. И слишком низко нависают брови над глазами,
что придает лицу угрюмое выражение. А как старят его «бульдожьи щечки» –
возрастные складки у губ! Будущий муж красавицы Ирины Покровской обречен на
безумную ревность, а она – на бесчисленные ехидные реплики: мол, вышла за этого
старика только из-за денег. Жаль, что мужчины редко появляются в косметических
салонах, ведь в современной косметологии чего только не напридумано, чтобы
ухватить за хвост и если не вернуть, то довольно надолго задержать ускользающую
Жар-птицу – красоту молодости!
Ту самую красоту молодости, которой так и
блистал Вадим, шедший вслед за сестрой… Синие глаза потуплены, волосы гладко
зачесаны назад, на четко вырезанных губах скромная, чуточку озабоченная улыбка.
Одет прекрасно, хотя и очень просто: легкая рубашка, светлые джинсы, мокасины.
Но вот какая странность: стильная и дорогая одежда Холстина на себя вообще
внимания не обращала, она воспринималась как часть целого, как некая
составляющая его значительного облика (истинная примета элегантности!), а Вадим
словно бы демонстрировал и внешность свою, и эту одежду, будто требовал: а вот
посмотрите, каков я и каковы мои тряпки, представляете, сколько за все это
уплачено?!
«Позер, актер, фанфарон и бонвиван, –
вынесла безапелляционный приговор Алена. – Что у меня за приступ
сексуального помешательства случился, что я решила им увлечься?!»
И наша писательница поспешила спрятаться за
чью-то широкую спину, чтобы Вадим, не дай бог, ее не заметил и не кинулся
возобновлять знакомство. Возможен более позорный вариант: заметить-то он
заметит, но сделает вид, будто видит ее впервые в жизни, потому что начисто
забыл про свое щедрое приглашение и теперь знать не знает, что делать с новой
знакомой. А вдруг она станет навязываться?!
Ну уж нет, Алена со своим гипертрофированным
самолюбием в жизни никому не навязывалась и начинать это делать не намерена.
Она даже с обожаемым (когда-то давно, теперь все в прошлом!) Игорем не
собирается больше выяснять отношения. Просто исчезнет из его жизни, да и все,
неужто будет разменивать свою гордость (или гордыню? Ой, да какая разница!) на
случайного знакомого?
Впрочем, она зря пыталась спрятаться: все с
той же озабоченной полуулыбкой Вадим прошел мимо нее, не поднимая глаз,
поглощенный беседой по мобильному телефону. Впрочем, незамеченной осталась не
только старательно скрывавшаяся Алена, но и всячески старавшаяся обратить на
себя внимание Елена Прекрасная номер два – в серьгах из белого золота. Правда,
Алене показалось, гораздо больше она силилась попасться на глаза Холстину, чем
Вадиму, но не преуспела и в этом.
Как только «звездная пара» (у
эстетки-писательницы от этого словосочетания обычно начиналась оскомина, но
иначе тут не скажешь) в сопровождении хвостика-Вадима проследовала мимо, Алена
выскользнула из дверей столовой и побежала уже знакомыми дорожками к своему
бревенчатому домику, сокрушаясь о даром потерянном времени и мечтая об одном:
как можно скорей открыть ноутбук – и наконец…
Из дневника убийцы
«Был сегодня разговор с Мальчишкой.
Удивительно: он растет, взрослеет, смотрит на женщин (даже и на меня)
испытующим, раздевающим, мужским взглядом, а я не могу называть его иначе, как
Мальчишкой. Несправедливо, учитывая, что вопрос, который я ему задала, касался
суровых, очень суровых игр – отнюдь не детских и не женских, а именно мужских.
Отреагировал он, как надо: поглядел лукаво, но без привычного томного
закатывания очей (не передать, как меня это раздражает! Он становится на педика
похож, когда так вот начинает глазками играть!) и спросил:
– А что, очень надо?
– Очень, – говорю.
– Выходы на такого человека у меня
есть, – сказал Мальчишка. – Человек очень конкретный. Я его еще с
армии знаю. Но он даром не работает.
– Сколько он хочет? – спросила я.
– Надо узнать.
– Узнай.
Он поглядел исподлобья:
– Слова не скажу, пока ты мне не
расскажешь, что затеяла.
Я сначала хотела отмолчаться, но потом… Все
равно пришлось бы его в это посвятить! Рассказала.
Ох, какие стали у него глаза…
Потом говорит:
– Я все сделаю. Да, сделаю. Что скажешь,
то и сделаю! Клянусь!
Я только голову наклонила: мол, согласна.
Маленький дурачок… Он ведь и не знает, что от
него потребуется! Но, дав клятву, он заложил душу дьяволу мести. А посредником
между ними была я».
* * *
«И начинания, вознесшиеся мощно, сворачивая в
сторону свой бег, теряют имя действия», – сказал некогда Шекспир.
