Надо срочно сдавать книжку. Новый детектив.
Надо. Этого требует план издательства «Глобус», а главное – ненасытный, вечно
голодный кошелек Алены Дмитриевой. В городе, в своей квартире, где постель,
чудится, хранит запахи двух страстно слившихся тел, где бокалы тонко,
хрустально звенят: «За тебя, мой любимый!» – «Нет, за нас!», где изо всех углов
звучит эхо обожаемого голоса, из всех зеркал смотрят бесподобные черные глаза
этого Нарцисса, где в шкафу валяется его футболка, в ванной стоит флакон с его
любимым, но нелюбимым Аленой «Фаренгейтом», а в ящичке туалетного столика
валяются пачки с его презервативами (в начале их романа Игорь осторожничал, а
потом, узнав, насколько нравится его подруге то, что называется лукавым
словечком «феллация», начал лениться надевать эти дурацкие штучки, беречься
перестал, тем паче что понял: Деве с ее поистине кошачьей чистоплотностью
вполне можно доверять даже в наше опасное и чреватое всякими неприятными
неожиданностями время), в этой, стало быть, квартире, где морозилка
холодильника забита креветками, ящик для овощей – авокадо, а бар – джином
«Сапфир» (любимые лакомства любимого!), в этой квартире, где все – Игорь,
Игорь, Игорь… о Господи, Игорь!.. – Алена не может пока ни жить, ни тем
более писать. Поэтому она и сидит сейчас, мрачная, несчастная, забившаяся в
угол сиденья, с ненавистью глядит в окно на всякие там березки-сосенки, мимо
которых пролетает автобус сообщением Нижний – Работки, и высматривает придорожный
указатель, на котором должно быть написано: «Река Шава». Как только указатель
мелькнет, ей надо попросить водителя остановить автобус, подхватить вещички и
выйти на обочину, пройти по ней метров тридцать, свернуть направо и еще через
сотню метров оказаться в пансионате «Юбилейный», куда она отправила сама себя
не дурить, не сходить с ума, не умирать от боли и ревности, а лечить разбитое
сердце и работать.
«Арбайтен», как любит говорить Жанна.
Черт бы ее подрал!
Откуда Жанне знать, с каким выражением Игорь
выходит из комнаты, в которой он… Ах, ну опять про то же… Кто про что, а курица
про просо… От верблюда, от верблюда ей знать! То есть вопрос вполне достоин
глупого верблюда, вернее, верблюдицы, которой и является писательница Алена
Дмитриева!
Она тихо взвыла от душевной боли, прижала руки
к сердцу, рванулась, пытаясь скрыть нахлынувшие слезы, но они вдруг полились,
как пишут в дамских романах, потоком, и Алена так резко отвернулась к окну, что
стукнулась лбом в стекло. Боль несколько прояснила сознание, Алена уставилась в
окно, с ненавистью обозревая окрестности, которые почему-то перестали
проноситься мимо, а замедлили ход и даже вовсе остановились.
А, понятно. Это не окрестности остановились,
это автобус притормозил на остановке под названием «Сады Кудьмы». Какие-то
тетки-дядьки с ведрами и кошелками начали медлительно выгружаться. Пора, между
прочим, и Алене шевелиться. Вроде бы совсем скоро за этими садами Кудьмы
(Кудьма – это река такая) должен появиться мост через другую реку – по имени
Шава.
И тут взгляд ее словно прилип к стеклу. На
обочине стоял… О Господи, показалось, что Игорь! Да нет, никакой это не Игорь и
даже не призрак его, созданный Алениным буйным, измученным воображением, а
просто парень, не слишком-то даже на него похожий: повыше, похудее, не такой
красавец, светловолосый к тому же, так что единственное сходство между ними –
футболка, серая футболка с большими разноцветными буквами Paris и изображением
Эйфелевой башни на груди. Точно такую же футболку Алена еще в прошлом году привезла
Игорю из Парижа – в числе других многочисленных модненьких «кофточек», в
которые она обожала наряжать своего возлюбленного, как девочка – любимого
пупсика. Строго говоря, кем еще Игорь и был, как не пупсиком, с которым Алена
играла, играла, а потом выяснилось, что это он с ней играет, а не она с ним.
Поиграл – да и… Поматросил и бросил.
А интересно, парень, который торчит сейчас на
обочине, сам купил свою футболку в Париже или ему привезла ее такая же
влюбленная дурочка, как Алена? Нет, наверняка не такая же – другой такой не
сыщешь. Наверняка его девушка поумней, порасчетливей, похолодней, поосторожней,
поразумней и… помоложе. Кстати, не она ли идет к парню по обочине, внимательно
глядя себе под ноги и изредка наклоняясь? Наверное, что-то потеряли или случайно
выбросили из окна вон той довольно побитой, боевой, заслуженной «копейки»,
которая небрежно, боком пристроена на обочине.
Ладно, Алене-то что до них? Они свое
потерянное, очень может быть, найдут, вернут себе, а вот она… У нее мало
шансов, практически нет совсем, найти любовь Игоря – вернуть его, оторвать от
Жанны так же реально, как заглянуть во вчерашний день и умудриться кое-что в
нем исправить.
И мысли о прошлом, которое объединяло Жанну и
Игоря – а может быть, и до сих пор их объединяет, – снова и снова
принялись мучить и терзать до головной боли, словно были не мыслями, а клубком
ядовитых змей, которые каким-то образом попали в Аленину голову и расплодились
там.
Окрестности сдвинулись с места, автобус снова
тронулся, и Алена, прикусывая губу, чтобы удержать слезы (какой, между прочим,
дурак это выдумал, что, прикусив губу, можно удержаться от слез… наоборот,
больно же до ужаса, еще сильнее плакать хочется от жалости к себе, мазохистке
несчастной), потащила к двери свою сумку на колесиках, придерживая висящий
через плечо футляр с ноутбуком. Пора и ей готовиться, как принято выражаться,
на выход…
