У нее не хватило сил даже слезы вытереть, а
раздеваться и разбирать постель – это оказалось уж вовсе неразрешимой задачей.
Вот она и не стала ее разрешать.
Из дневника убийцы
«Ну что ж, дело номер два близко к завершению,
пора искать подходы к третьему нашему другу. Сестричка ни на минуту не
сомневалась в успехе – и оказалась права. Дяденька уже на все готов, чтобы
только затащить ее в постель и даже под венец. Именно это „даже“ мне и нужно.
Только ради будущей жены он пойдет на то, к чему я намерена его подвести.
Главное, чтобы Сестричка в него не влюбилась.
С девушками такое бывает.
Хотя, кажется, беспокоиться совершенно не о
чем. Первый брак избавил ее от иллюзий, а суровая реальность приучила считать
деньги прежде всего в своем кармане, а не гипотетического супруга. Конечно, она
еще не знает, где именно я намерена осуществить свой план. Ее, как и всех
остальных (я ведь собрала вокруг себя целую команду соратников и сподвижников –
между прочим, родственников Сергея!), волнуют прежде всего те бумаги, которые
приведут их к деньгам. Я старательно делаю вид, что они меня тоже очень
интересуют, и принимаю участие во всех поисках. Бедный Сергей! Именно эти
деньги погубили его. В одном моя совесть чиста: я-то денег у него никогда не
просила. И если он пошел на преступление, то не ради меня. Вернее, не по моей
просьбе.
Тем легче мне сейчас. Я на всю их суету смотрю
свысока. Будь деньги у меня, я бы им отдала все сразу!
Хотя нет. Это было бы глупо. Они и пальцем не
шевельнули бы тогда! Так пусть же горит для них манящий костер, сложенный из
трехсот тысяч зеленых дров!»
* * *
– И как вам вчерашний банкет? Весело
было? – спросила Алена, когда смогла наконец говорить. С той минуты, как
она вошла в столовую, рот ее был занят. Есть после ночных приключений хотелось
по-страшному, и Алена, которая, вообще-то, не завтракала, ограничиваясь лишь
небольшой чашкой кофе с молоком и каким-нибудь фруктом, желательно бананом,
сейчас вполне отдала должное йогурту и творогу. Ничего, иногда можно и поесть,
вчерашний день был сущим издевательством над желудком: дома не завтракала, в
столовой практически не обедала, на ужин – только яблоки… Неудивительно, что ее
так тошнило ранним утром. Да-да, виной всему, конечно, голод, а вовсе не что-то
иное. Конечно, конечно, конечно! И теперь она старательно утоляла этот голод,
благо выпендриваться нынче было не перед кем: явилась Алена в столовую уже
около десяти, когда народу там почти не осталось. Вадим и Ирина, судя по пустым
стаканчикам из-под йогурта и тарелкам с остатками творога, уже позавтракали и
ушли, за столиком восседала одна Леонида Леонтьевна, которая с деликатной пищей
уже покончила и теперь безостановочно ела кусок за куском белый хлеб с маслом,
запивая какао. Масло, как водилось в наших столовках в советские времена, так
водится и ныне, лежало на общей тарелочке в количестве четырех брусочков
граммов в пятьдесят каждый. То есть предназначалось оно всем сидящим за этим
столом, однако Леонида присвоила его в полную свою собственность так же, как и
общий чайник с какао.
Спрашивать разрешения у Алены она, такое
впечатление, не собиралась.
Ну и где обещанная интеллигентность?!
Да и ладно, охота человеку покончить жизнь
самоубийством – на здоровье. С другой стороны, может быть, никакие не бананы, а
именно эти жестокие продукты пробуждают в Леонидином организме тот самый гормон
радости? Вот она и старается восстановиться, а то сидит тут мрачная, молчаливая,
с опухшими глазами, словно бы еще толще вчерашнего. Кажется, смешение красного
ординарного французского вина с советским шампанским даром не прошло…
Отсутствие Вадима и Ирины Алену огорчило.
Она-то надеялась завести с ними светскую болтовню, на которую была большая
мастерица, и неприметно вызнать, не слышал ли кто чего о ночных событиях.
Интересно, рассказал ли Холстин Ирине о страшной находке? Нет, пожалуй,
промолчал, оберегая ее нервы. Но, может быть, с Вадимом поделился? Тоже вряд
ли: Холстин небось постарается просто выкинуть из памяти тот ужас, который ему
привелось испытать. Он даже перед самим собой, наверное, сделает вид, будто
ничего не произошло, не то чтобы с будущим шурином такую жуть муссировать. А
может статься, Холстин не слишком-то доверяет и будущему шурину, и самой
невесте: опасается, что Ирину привязывает к нему лишь денежный интерес, твердое
положение в обществе, которое ей с ним светит. А стоит ему чуть-чуть
пошатнуться, тем паче – попасть в опасную ситуацию, так красотку и сдует ветром
перемен…
Несчастный ты Достоевский, Алена Дмитриева,
опять в своем репертуаре! Определенно не тем ты занялась в жизни, в
психоаналитики тебе надо было пойти!
Оговоримся в воображаемых скобках: это не от
переизбытка самомнения называет себя Алена Достоевским, просто она по
психотипу, согласно замечательной науке соционике, типичный Достоевский.
Кстати, интерес к соционике довел Алену до того, что она чуть с жизнью не
рассталась, но случилось это так давно (ровно год назад, а с точки зрения нашей
легкомысленной героини год – огромный срок!), что она никогда не вспоминала бы
о том казусе, когда б не те именно события привели в ее жизнь Игоря…
[2]
Короче говоря, ни с кем, кроме Леониды,
обсуждать нашей писательнице ночные события возможности не представилось. Ну
что ж, на безрыбье и рак сойдет. И Алена с самой приятной улыбкой спросила
бухгалтершу, надолго ли затянулось банкетное веселье, потому что она, к
сожалению, почувствовала себя плохо и оттого рано ушла.
Между прочим, соврать о своем плохом
самочувствии – отличный тактический прием в разговорах с людьми, которые
относятся к вам недоброжелательно. Для них каждая ваша, даже самая
незначительная, неприятность – большое человеческое счастье, источник величайшего
блаженства. И если, к примеру, сообщить такому собеседнику о своей смертельной
болезни – диву потом будешь даваться жизненной энергии, которая в нем вдруг
пробудится, свету счастья, которым озарятся его глаза! И он даже относиться к
вам станет гораздо лучше – правда, лишь до той минуты, пока не смекнет, что
ждать вашей кончины приходится как-то слишком долго.
Впрочем, с Леонидой этот номер не прошел.
Выражение лица у нее было по-прежнему отсутствующее.
– Не знаю, – буркнула она, не
поднимая глаз от чашки с какао. – Я тоже рано ушла. Наверное, еще раньше,
чем вы.
– Почему?
– Слишком много неприятных лиц, –
угрюмо ответила Леонида. – Смотреть противно.
