– Первым делом я что хочу сказать… –
произнесла старуха с теми же сурово-обличительными интонациями. – Лена моя
правнучка. Во-вторых, ее, повторяю, нет дома, она еще вчера уехала к подруге на
дачный участок. Лена часто ездит помогать, за это ей дают некоторые овощи,
которые мы потом употребляем в пищу. Лена очень хорошая девочка, она
зарабатывает, как может, кроме того, что трудится на основной своей работе в
магазине «Пятачок». А в-третьих, вы, гражданка, очевидно, что-то перепутали,
потому что ни с каким современным распутным бизнесом моя правнучка не имеет
ничего общего. Модельные агентства – публичные дома, это всем известно. А моя
правнучка – очень скромная девушка. Она не могла покрыть свое имя таким
позором! Как вы только могли подумать о ней такое?!
Выцветшие глаза непримиримо осмотрели Аленины
бриджи, легонькую сетчатую маечку, в которой было не жарко именно потому, что
она практически все выставляла на всеобщее обозрение, босоножки на высоких
каблуках, разноцветные легкомысленные серьги. И старуха стиснула сухонькие кулачки,
словно увидела перед собой именно что содержательницу такого публичного дома и
очень захотела дать ей в зубы за то, что она посмела хотя бы мысленно
покуситься на ее праведную внучку.
«Ох ты, Господи… Что же делать-то?!»
– Извините, – пролепетала Алена. –
Очень может быть, что мы и в самом деле что-то перепутали. Но… нет ли у вас
фотографии вашей правнучки? Чтобы окончательных убедиться, что это не она?
– У вас нет никаких оснований мне не
верить! – отчеканила неумолимая старуха, так и сверля Алену взглядом. –
Я ни разу в жизни не сказала ни слова неправды: ни своей партии, ни людям. Я не
лгала даже врагам! Если я говорю, что моя правнучка ни на какое распутство не
способна, значит, так оно и есть. – Она сделала паузу, словно набираясь сил
перед новым залпом обличений, но, видимо, заметила, что Алена уже совсем ни
жива ни мертва, и неожиданно смилостивилась: – Хорошо. Сейчас вынесу
фотографию. Стойте здесь! Ни с места! – неожиданно рявкнула она,
обнаружив, что неприятная гостья изготовилась пройти в комнату.
Алена в ужасе замерла на одной ноге. Рядом
окаменел Нестеров.
Только сейчас Алена заметила, какая вопиющая,
несусветная, вот уж воистину стерильная чистота царит в крохотной убогой
прихожей с белеными (даже без обоев!) стенами, нелепой металлической вешалкой,
на которой ничего не висело, и крохотным (чуть ли не карманным!) зеркальцем на
стене. Крашеный пол просто-таки светился, тряпичный плетеный коврик был
выцветшим до потери всякого представления о цвете, но стерильным. И ни одной
газетки, ни одной бумажки, ни одной небрежно брошенной вещицы. И такая
вопиющая, такая убогая, такая воинствующая бедность кругом! Все дышало здесь
бедностью, почти нищетой. Нищетой, возведенной в добродетель.
«Чистота – лучшая красота, – вспомнила
Алена. – Эх, эх!.. Хоть бы это была не та Лена!»
Старуха появилась снова и протянула снимок.
Наверное, его сделали, когда правнучка воинствующей ревнительницы
нравственности училась в десятом классе. Ну это было просто что-то! Коса,
дешевенькая скромненькая блузочка (в горошек!), застенчивый взгляд, губки
бантиком. Точно: чистота – лучшая красота!
– Вы правы, – с усилием выговорила
Алена, – совсем другая девушка. Наверное, произошла какая-то путаница, или
кто-то воспользовался ее адресом…
– И я вам скажу кто! – громогласно
провозгласила старуха, вонзая в Алену указующий перст. – Та особа была
жгучей брюнеткой? Ну так это Корякина из тридцать четвертой квартиры, известная
своей репутацией! Асоциальный, аморальный элемент! Да, таким самое место именно
во всяких там модельных агентствах, а то и на панели. А моя правнучка – чиста!
Зарубите это на своем носу. А теперь – уходите! Уходите, а то я вызову милицию!
И она сунула руку в карман своего белого
фартука, словно намеревалась достать оттуда самое малое свисток. А может, даже
револьвер, а то и маузер или, к примеру, парабеллум…
«Пулей погуще по оробелым, в гущу бегущим
грянь, парабеллум!»
– Ну зачем же сразу милицию-то? –
подал дрожащий голос Нестеров. – Мы уже уходим, уходим…
Алена исчезла молча. И вновь ринулась вниз по
лестнице, не дожидаясь лифта, словно и впрямь опасалась получить пулю в спину.
Нестеров, как и в прошлый раз, догнал ее
только на крыльце.
– Ну что, она? – спросил, чуть
запыхавшись. – Та Лена?
Алена только кивнула.
– Я так и понял, – пробормотал
Нестеров. – У вас было такое лицо… Вы совершенно не умеете скрывать свои
чувства.
Вот-вот, ей и экс-подруга Жанна то же самое
говорила: «Да не смотрите вы так на этого мальчишку, сразу видно, что вы от
любви на части разваливаетесь! Совершенно не умеете скрывать свои чувства!»
– Бедная старушенция, – тихо сказала
Алена. – Как же она теперь будет жить без своей чистой правнучки
Лены?! – и про себя добавила: «И я тоже – бедная старушенция. Как же я
теперь буду жить без моего Игоря?!»
Да, кто про что – а курица про просо!
– Как же Лене удавалось так
маскироваться? – с усилием перевела она стрелки своих мыслей. –
Наверное, держала все свои эпатажные платьица у какой-нибудь подруги, у нее
переодевалась, красилась и – бежала помогать на огороде, в смысле, на свои
свиданки. А деньги потом в семью несла. Страшно это как!
– Жизнь вообще штука страшная, –
согласился Нестеров. – Поехали? Мы ведь выяснили…
– Что, что мы выяснили? – чуть не со
слезами спросила Алена. Ее разрывала жалость – то ли к несчастной старой
большевичке с девятого этажа, то ли к себе самой. – Что Лены дома нет? Но,
может быть, она где-нибудь «овощи собирает», в чьей-нибудь постели, и еще
вернется? Ничего мы не выяснили!
Нестеров посмотрел озадаченно.
– Хм, и в самом деле… Заморочили вы мне
голову, сударыня! А ведь по-прежнему остается вариант, что Холстин наврал, что
никакого трупа не было…
В это мгновение зазвонил его мобильный
телефон.
Нестеров поднес трубку к уху:
– Алло! Привет, Михаил Андреевич.
Алена уставилась на него. Михаил Андреевич? Не
Колобок ли Юматов? Зачем он ему звонит?!
