Конечно, он был прав: никакие выговоры,
отставки и прочие санкции Алене не грозили. Самое большее – крутая разборка с
Муравьевым. Однако дважды она такую разборку уже пережила, можно не сомневаться,
что переживет и еще одну. И все же напрасно Нестеров считает ее этаким
ноутбуком, который можно по желанию перенести-перевезти туда-сюда, по
потребности – включить или выключить. Обидно! Неужели не чувствует, как сильно
зацепила ее вся эта история? И понятно, чем зацепила: любовь и смерть, верность
и предательство – вечные темы. К тому же еще тот необъяснимый звон, некая песнь
потревоженной интуиции, которая для Нестерова – неприятная дама, а для Алены
Дмитриевой – загадочный голос: он то поет, то смеется, то шепчет, то вздыхает
рядом, и вся штука в том, чтобы правильно понять значение не слов, а звуков,
вздохов и даже полувздохов. Ну тревожит, тревожит, тревожит ее неразборчивая
нота в письме Лютова! И Алена не успокоится, пока не расслышит ее, не восстановит
мелодию. А Нестеров пусть думает что хочет и поступает как знает.
– Не получится, – со вздохом сказал
вдруг Нестеров. – Не получится нам отмолчаться насчет прихода Холстина!
– Почему? – удивилась Алена и тут же
за голову схватилась: – Ну да! Как еще мы могли узнать о Лене, почему поехали
ее искать? Понятно… Значит, придется говорить правду и ничего, кроме правды. А
ведь арестуют Холстина, как вы думаете?
– Может, да, а может, и нет, уж как ему
повезет. Меры пресечения разные бывают, наверное, знаете, читали в детективах.
Подписка о невыезде, к примеру. Плохо, что он пытался спрятать труп!
– Еще хуже, – вспомнила
Алена, – что его за столь милым занятием кто-то сфотографировал.
– Да нет, – усмехнулся
Нестеров, – это как раз аргумент в его пользу. То, что в кустах около
трупа сидел какой-то папарацци, наводит на мысль, что дело могло быть от начала
до конца чистой подставой. Однако для Холстина сейчас неизвестно, что хуже –
официальное судебное разбирательство на основе никаких доказательств (ведь даже
мы с вами не видели мертвой Лены!) или фотография, где он тащит за ноги
несчастную девчонку. Но мы с вами уже никак не сможем разрулить эту ситуацию.
Так что… поехали?
Алена кивнула.
«Судьба играет человеком, она изменчива
всегда, то вознесет его высоко, то в бездну бросит без следа…» Вот уж воистину!
Кто ж и за что так подставил бедного Холстина в день его триумфа? Богатейший,
успешнейший человек объявляет о помолвке с любимой молодой красавицей и –
ба-бах! Какой сюжет, однако… Немножко тривиальный и раз пятьсот (пятьсот тысяч,
скажем так!) растиражированный по разного рода голливудским и не голливудским
киношкам, дамским и не дамским романам, но… что такое новое, в конце концов,
как не хорошо забытое старое? Поэтому в каком-нибудь следующем романе… Можно было
бы и…
Стоп. Подождем о романе.
Самое интересное здесь – за что пострадал
Холстин? Какие он платит долги?
А если он наказан все за то же, за что уже
заплатили своими жизнями Юровский и Толиков? Ведь Холстин отчасти виновен в
смерти Лютова. «Не введи малых сих в искушение», – сказано в Писании, а
Холстин искусил его деньгами, подвигнул к предательству – и погубил.
Предположим, так считает Нина Елисеева. И если можно предположить, что именно
она приложила руку к гибели двух бывших друзей Сергея Лютова, то не она ли
подставила и Холстина?
Да, Нина действует с размахом. Вершит свои
мстительные дела по принципу: лес рубят – щепки летят. Нестеров только чудом не
стал одной такой щепкой, а бедной Лене не повезло. Неужели она каким-то боком
замешана в этой истории? Ее-то, бедную шлюшку, за что прикончили?
Ох, и кровожадная она дама, оказывается, та
Нина Алексеевна. Кровожадная и корыстная. Не теряет надежды добраться и до
денег бывшего любовника. Что еще она делала в коттедже Алены, как не деньги
искала? Интересно, что ее волнует сильнее: триста тысяч долларов или собственно
месть? В данной конкретной ситуации бытие определяет сознание или наоборот?
Тем временем Нестеров немного помедлил,
поджидая, не скажет ли Алена что-то еще, но так и не дождался. Тронул машину с
места, они повернули по указателю с надписью «Пансионат „Юбилейный“», а там
немедленно угодили чуть ли не в объятия Муравьева, которого как раз в ту минуту
угораздило выйти из здания администрации. Нечего и говорить, что он немедленно
взял их в обработку и разработку, и Нестеров с Аленой узнали много нового и
интересного для себя.
Оказывается, уехавший из пансионата Холстин
был уже в курсе ужасной находки. Муравьев и Собко (начальник следственного
отдела областного УВД) лично встретились с миллионером губернского значения еще
до того, как выехали в «Юбилейный». Холстин не стал запираться и рассказал об
утренних событиях, о своем приходе к Нестерову, о фотовспышке из кустов –
словом, покаялся чистосердечно и откровенно. Но поскольку трупа в кустах не
оказалось и Нестеров мог это засвидетельствовать, он счел происшедшее мерзким
розыгрышем и не стал сообщать о нем в милицию. На это последовало возражение
Собко: мол, откуда Нестеров мог знать, может быть, вы с самого начала труп
спрятали под крыльцо, а в кусты его нарочно привели, чтобы голову поморочить?
Холстин резонно ответил, что как-нибудь нашел бы место получше, понадежней
своего собственного коттеджа, чтобы спрятать концы в воду, если бы в самом деле
прикончил девушку. В его словах была определенная логика, и подозревать его в
убийстве не было ровно никаких оснований. Словом, Холстина не задержали, однако
решили назавтра вызвать для более серьезного и обстоятельного допроса. Сначала
вызвать решили к девяти утра, однако тут Холстин взмолился – другого слова не
подберешь! – отсрочить допрос на два часа. Оказывается, ровно на девять
утра он был записан к врачу, и визит этот имел огромное значение для его
здоровья, а даже, очень может быть, и для всей жизни. Ну что ж, товарищи
милицейские начальники уважили просьбу значительного лица и допрос назначили на
одиннадцать тридцать. На это же время вызываются в качестве будущих свидетелей
по будущему делу и гражданин Нестеров Виктор Васильевич в компании с гражданкой
Ярушкиной Еленой Дмитриевной.
Тут упомянутая гражданка спросила, известно
ли, к какому именно врачу намерен отправиться Холстин. Муравьев сказал, что да,
ему это известно, однако Холстин убедительно просил тайну никому не открывать,
поскольку она имеет отношение сугубо к его частной жизни и никоим образом не
должна стать достоянием гласности. Как Собко, так и Муравьев сочли просьбу
опять-таки достойной уважения и дали слово молчать – разумеется, если интересы
дела не потребуют нарушить молчание. Пока интересы дела ничего такого не
требовали, поэтому товарищ Муравьев на вопрос гражданки Ярушкиной ответа не
дал, а сказал, что она может быть свободна. Пока… Но не исключено, что вскоре
возникнет необходимость поговорить с ней еще. Встретимся за ужином!
