Сумка была не чем иным, как ноутбуком в
футляре, но выглядел компьютер очень скромненько, совсем как обыкновенная
черная сумка, какие носят через плечо многие – что мужчины, что женщины.
Посвящать кого-то в подробности своей профессии Алена не намеревалась. В
случае, если ее засекут за писаниной, скажет, что работает над диссертацией, к
примеру говоря, по славянской мифологии. Тема непонятная, уважение внушающая,
досужие разговоры исключающая (ну кто, в самом деле, что-нибудь знает о
славянской мифологии, чтобы поддерживать о ней приятственную застольную
беседу?), а главное, никого не настораживающая. Скажешь, что ты
журналистка, – люди испугаются, начнут зажиматься, отмалчиваться, боясь,
что их «пропишут», или того хуже – станут жаловаться на нелюбимых начальников,
умоляя «прописать» их, разобраться в их многочисленных злоупотреблениях. Ну, и
разговоры о том, почему журналисты спокойно смотрят на творящийся в стране
бардак, тоже обеспечены – до тошноты, до усыхания мозгов, до припадка
мизантропии, потому что в стране и в самом деле жутчайший бардак, ты это и сама
знаешь, тебе, как Деве с вечной страстью наводить гармонию, хочется, чтобы все
было хорошо, красиво, чинно-блинно-благородно, но ты прекрасно понимаешь, что
сделать ты ничего не можешь, тут нужна державная воля, которая, увы, в
несчастной России перестала иметь место быть давным-давно и вряд ли в обозримом
будущем возродится. Можно, конечно, не врать и сказать скромно на вопрос о
профессии: книжки-де пишу, детективы, но рискуешь нарваться на
пренебрежительное пожатие плеч собеседника. Что, мол, Дмитриева? Не читал и
читать всякое барахло, извините, не намерен! И еще хорошо, если возьмут за труд
извиниться… Именно поэтому Алена Дмитриева, особа до болезненности самолюбивая,
мнительная и обидчивая, профессию свою не афишировала никогда, сообщала о
принадлежности к миру творческому не без стыда, словно сознавалась в
нетрадиционной сексуальной ориентации. Вот и сейчас смолчала о содержимом
сумки.
Колобок более не настаивал на необходимости ее
проводить: видимо, желание отдыхающего здесь было законом, и если даме охота
самой надрываться над своими вещами, это ее, дамы, личное дело. Поэтому Алена,
наконец, отдала регистраторше-администраторше с начесом, которую, как
оказалось, звали Галиной Ивановной, путевку, расписалась за полученные ключи от
люкса номер два, узнала о том, что ей положено два часа бесплатного плавания в
бассейне пансионата (а все, что сверх того, стоит двести рублей в час), выяснила,
где расположены столовая, бар и спортивный комплекс, а также получила подробные
указания о том, как добраться до коттеджа: «От административного корпуса сразу
налево, мимо детской площадки, а за ней сразу направо и вниз, а как минуете
четвертый корпус, около которого стоит розовая детская горка, там опять налево
повернете и увидите впереди деревянный, красивенький такой домик на отшибе, это
и будет ваш коттедж, а за ним стоит другой бревенчатый домик, двухэтажный, так
это супер-люкс, в котором номер стоит шесть тысяч рублей в сутки, смотрите не
перепутайте!» Засим Алена вежливо поблагодарила представителей администрации
пансионата, вежливо распрощалась и вышла из корпуса, с ненужной лихостью волоча
за собой чемодан на колесиках, который почему-то нипочем не желал ехать сам, а
цеплялся за все, за что мог, словно ему было жутко интересно вернуться и
узнать, о чем станут говорить между собой Колобок и свекольная Галина Ивановна
после того, как закроется дверь за новой постоялицей госпожой Ярушкиной.
Ну, да бог с ним, с чемоданом, а его хозяйке
это было интересно, и даже очень. Не то чтобы она была такая уж любопытная
Варвара (хотя на многие драматичные, а иногда и совершенно детективные тропки
своей жизни Алена сворачивала именно из-за поистине сорочьего любопытства), но
просто ее донимали некоторые вопросы. Почему, например, свекольной Галине
Ивановне так хотелось ее уверить, будто неведомый постоялец умер именно в том
номере, в котором ей предстояло жить? Почему только появление Колобка Юматова
удержало ее от того, чтобы соврать? Или, может быть, она как раз собиралась
сказать правду, а соврал именно что любезнейший Колобок?
Нет, едва ли. Директор пансионата не мог не
понимать, что новая отдыхающая непременно начнет общаться со старожилами,
которые совершенно точно опишут ей случившееся. И если ее и впрямь запихали в
номер, где по какой-то причине, от сердечной ли недостаточности или еще от
чего, умер человек, это ей станет известно, а тогда Колобок окажется ужасным
лгуном, и не миновать неприятного разговора. Значит, номер, предназначенный
Алене, и в самом деле чист. Отчего же так суетилась Галина Ивановна и хотела во
что бы то ни стало продержать вновь прибывшую отдыхающую Ярушкину в компании
какой-то интеллигентной бухгалтерши целых два дня?
Что-то было во всем этом настораживающее и,
безусловно, заслуживающее внимания нашей любопытной Варвары. А потому Алена,
чуть шагнув по дорожке от административного корпуса в сторону детской площадки,
театрально хлопнула себя по лбу и сделала поворот налево кругом, довольно громко
воскликнув:
– Ах да, я же сумку забыла…
После этих слов она довольно небрежно бросила
чемодан на дорожку и, придерживая на плече футляр с ноутбуком, ворвалась в
административный корпус – как раз вовремя, чтобы услышать несколько очень
громко и запальчиво произнесенных, можно сказать, выкрикнутых фраз. К
сожалению, последняя осталась незаконченной, потому что Колобок, из уст
которого эта фраза вылетела, увидел вернувшуюся Алену и осекся.
– Ой, извините, – проворковала наша
героиня с поистине девическим застенчивым смешком, – я тут сумочку свою
позабыла.
Колобок изобразил понимающую улыбку. Галина
Ивановна, которая теперь не только лицом, но совершенно вся была свекольного
цвета (во всяком случае, таковы оказались шея, часть груди, видная в обширном
декольте легонького голубенького платьишка, а также полные плечи и руки),
уставилась на черную сумку, висящую на Аленином плече, глазами, которые
почему-то тоже покраснели – наверное, от злости. Но Алена, сохраняя на лице все
то же смущенно-девическое выражение (она, когда хотела, могла кому угодно
голову заморочить!), нырнула чуть ли не под стойку и в самом деле выудила
оттуда сумку – обычную бежевую дамскую сумочку на длинном ремешке. Уронить-то
ее Алена совершенно нечаянно уронила от потрясения при известии о том, что ей
предстоит двухдневное соседство с интеллигентной бухгалтершей, однако сразу
поднимать не стала совершенно сознательно. И эта маленькая военная хитрость
вполне себя оправдала.
– Ну, теперь я наконец ухожу, –
сообщила Алена своим зрителям. – Спасибо, извините, до свиданья!
И снова вымелась вон.
Сошла с крыльца, взялась за ручку чемодана на
колесиках и потащила его за собой в направлении детской площадки, размышляя о
том, что удалось услышать, пока она открывала дверь в холл. Да, жаль, что уловила
она так мало, в самом деле жаль! Услышанное звучало весьма загадочно:
