– Тебя же как человека просили номер еще
хотя бы сутки не занимать! – раздраженно выкрикнула Галина Ивановна.
– Да глупости все это! – с не
меньшим раздражением ответил Колобок. – Не будет никакого толку! Не найти
там ничего, ясно? А ты, Галина Ивановна, полная дура!
– Что?! – последовал возмущенный
вопрос. – Дура?! Это еще почему?!
– Да потому! – совсем уже яростно
выкрикнул Колобок. – Вместо того чтобы…
«Интересные между ними отношения, –
усмехнулась Алена, вспомнив набор слов – очень вольный набор! – а также
выражение, с которым директор и администратор пансионата смотрели друг на
друга. – Не слишком похожи на служебные. Пожалуй, только взгляды взаимно осточертевших
за долгие годы жизни супругов или многолетних любовников, тоже порядком
проевших плешь друг дружке, могут излучать такую обоюдную ненависть». Но
интимные отношения Колобка и Галины Ивановны Алену Дмитриеву мало волновали. А
вот упоминание о ком-то, просившем еще сутки не занимать какой-то номер…
Что за номер? Не тот ли, поселяться в который
идет Алена Дмитриева? Почему его нельзя было занимать? Что надеялся найти там
неведомый человек, к которому, судя по всему, с большим пиететом относится Галина
Ивановна, но которому, такое впечатление, совершенно не доверяет Михаил
Андреевич Юматов, он же Колобок? Почему отношения к нему так полярны?
А кстати, с чего Алена решила, что неведомый
некто – именно «он»? С таким же успехом это может быть «она» или вообще группа
лиц. Сказала же Галина Ивановна – «просили», во множественном числе. Хотя это
не показатель. Может иметься в виду и один человек. Так часто говорится…
Размышляя, Алена свернула с асфальтированной
дороги на боковую, выложенную плитами, и немедленно пожалела, что отказалась от
помощи Колобка, – колесики чемодана принялись цепляться за неровные стыки.
Вообще глупостью было переть в эту глухомань такой цивилизованный чемодан. От
колесиков в два счета останутся рожки да ножки. Не так уж много вещей с собой
взято, вполне можно было в обычную сумку уложить. Причем в самую простую. А
этот шикарный сак цвета бордо, в прошлом году купленный в Париже, вполне может
привлечь чье-нибудь слишком пристальное внимание. Коттеджи разбросаны довольно
далеко один от другого, территорию ограждает самый непритязательный забор,
замки в номерах, конечно, тоже элементарные: те, которые открываются любой
шпилькой или отверткой. И если здесь что-то свистнут, потом ни с какой милицией
не найдешь. Прежде всего, конечно, придется трястись не за чемодан, а за
ноутбук…
А кстати о милиции! Что, если именно
дознаватели из милиции и просили пока не сдавать тот номер, в котором
предстояло поселиться Алене и который еще недавно принадлежал покойному? Вот
такой простой ответ может быть на вопрос, который сначала показался нашей
писательнице очень сложным.
Нет, едва ли. Во-первых, милиции Михаил
Андреевич Колобок, пардон, Юматов, вряд ли ослушался бы столь демонстративно.
Во-вторых, наверняка все вещи несчастного любителя парной бани были осмотрены и
изъяты из номера сразу после его кончины. Кто бы из дознавателей стал ждать три
дня? К тому же этот бедолага умер не в номере. Или все-таки в нем? А Колобок
нарочно наврал, чтобы не смущать Алену?
Впрочем, интереснее другое: что и кому понадобилось
искать в номере человека, умершего вполне естественной смертью? Предположим, он
привез с собой и запрятал под половицей, под подоконником, за обоями или в
другом неведомом тайнике неведомо что. Ну, условно говоря, крупную сумму денег,
какие-то секретные документы… что там еще обычно ищут в детективных романах
самой Алены Дмитриевой и ее многочисленных подружек по оружию? Интересно,
конечно, за каким чертом покойнику понадобилось тащить все это в пансионат
«Юбилейный», а главное, почему искать спрятанное пришлось столь долго? За три
дня можно номер наизнанку вывернуть, все в нем ободрать до основания, а затем
заново ремонт сделать, тем паче что директор пансионата в курсе дела…
В этот момент колесо зацепилось за очередной
стык. Алена повернулась, чертыхнулась, рванула сумку посильнее и обнаружила,
что розовая горка для катания малышни, один из ориентиров на пути к ее новому
жилищу, уже осталась позади. Теперь всего несколько метров отделяли ее от
хорошенького, хотя и несколько пряничного бревенчатого домика с высоким
крылечком и островерхой крышей – надо думать, того самого коттеджа, где она
намеревалась прожить неделю, чтобы излечить разбитое сердце и выполнить свой
долг перед издательством «Глобус».
Долг оставался долгом, а вот насчет разбитого
сердца… Поразительно, однако за последние полчаса Алена ни разу не вспомнила ни
об изменщике Игоре, ни о коварной Жанне. То мысли об этой парочке терзали ее
неотступно, словно стая разъяренных ос, то вдруг их словно ветром сдуло.
Может быть, процесс исцеления уж начался? Или
правду говорят, будто все на свете относительно?
Из дневника убийцы
«Страшная вещь – одиночество человека, который
знал, что такое полное счастье вдвоем. Не помогает ничто: ни мои возвышенные
размышления о науке, ни планы черной мести. Причем я прекрасно понимаю, что
подобного утраченному мне никогда не найти. Я и не ищу эквивалента! Мне нужно
всего лишь утешение. Нет – утишение. Утишение тем волнениям, которые терзают не
столь душу мою, сколько плоть.
Я никому не могу признаться в этом, я стыжусь.
Я даже себя стыжусь. Что делать, если инстинкт смерти не хочет сменить
инстинкта жизни? Ну что делать?! Вся мировая литература, как говорят, вышла из
полового инстинкта. Голод и пол – вот ось, на которой вращается мир. Я не
голодаю. Но моя любовь умерла. Что мне делать? Как жить дальше? Где искать
утоления моей неутолимой жажды?
…Давным-давно жил такой поэт во Франции –
Абеляр. Он творил только до тридцати восьми лет. Поток его поэтического
вдохновения иссяк в 1117 году, когда на одной из пустынных площадей Парижа
ночью его оскопили враги. Больше, до самой своей смерти в 1142 году, он не
подарил миру ни одной стихотворной строчки, только сочинения по богословию.
Связь творчества с полом установлена и наукой.
Мечников прямо указал на предстательную железу у мужчины, как на этакий
подземный родник, куда уходят корни всех высоких иллюзий, одухотворяющих мысль.
Предстательную железу стимулируют семенные железы. Любое современное
исследование подтверждает это. В них, маленьких и тесноватых, заложена, как в ящике
Пандоры, вся история человеческого гения. И когда мы говорим, например, что
художник исписался или годы утомили его перо, – это значит только, что
предстательная железа или семенники подошли к старческому истощению.
То же можно сказать и о женском теле, женских
органах, о женском желании.
Я не творческий человек. Я не пишу картин,
музыки, стихов. Я просто нахожусь в заключении в клетке, имя которой – мои
желания.
