Понять напряженность мужа для Элис было несложно. С той самой поры, как в Миддлхэм два дня назад прибыл гонец, в замке царил переполох. Во все стороны отсюда устремились посыльные на самых быстрых лошадях – созывать рыцарей и ратных людей, где бы те сейчас ни находились.
– Ричарду Йорку я поклялся в верности, – промолвил Солсбери. Он говорил как будто сам с собой, хотя затем повернул голову и задумчиво провел кончиками пальцев по щеке жены. – Можно сказать, выпестовал его, довел чуть ли не до трона. А он в конце отказался протянуть к нему руку. Сделай он это, и угрозы бы сейчас не было, как и шепотков о конфискации, способной разорить нас дотла. Будь проклята людская нерешительность, Элис! Сколько раз нужно втискивать человеку в пальцы корону, чтобы он ее наконец принял? Йорк мог утвердиться королем еще в Сент-Олбансе, и дело с концом. Так нет же, он проявил кротость, или это его так устрашили стены аббатства. И что мы имеем теперь? За четыре года примирения мы добились единственного: дали королю снова окрепнуть, а если точнее, то не ему, а его королеве ужесточить свою хватку. И теперь это! Одной лишь Печатью короля дом Йорка сотрясается до основания, а я лишаюсь выбора. Его у меня просто нет, Элис. Никакого. Я вынужден снова браться за оружие, выходить в поле и рисковать всем, что за мною стоит, – хотя все можно и нужно было уладить еще давно.
– Ты выстоишь, Ричард, – твердо сказала Элис. – Не прогнешься. И не сгибался никогда. Благодаря твоим рукам и уму от всех твоих деяний Невиллы только преуспевали. Ты всегда был им превосходным пастырем, да и не только им, но и тем, кто не носит твоей фамилии. Помнишь, ты сам однажды сказал, что вырастил ратников больше, чем все другие дома, вместе взятые. И эти годы умиротворения ты не сидел сложа руки. Так укрепись же этим, а еще своим провидением, благодаря которому ты собрал под свои знамена стольких, что другим впору позавидовать.
Солсбери звучно хмыкнул, довольный комплиментом жены. Бахвалом он себя не считал, но приятно было, черт возьми, услышать в свой адрес похвалу, пускай и не на людях.
– Отец мне говорил: «Никогда не сражайся в одной битве дважды». И предупреждал: при победе необходимо сокрушать врага так, чтобы он уже никогда не оправился.
– Ну а при поражении? – спросила Элис с лукавинкой.
– Я, кстати, задал ему точно такой же вопрос, – улыбнулся Солсбери своим воспоминаниям. – И он мне сказал: «Проигравший отдает свою участь в чужие руки. А потому ответ прост: не проигрывай никогда». – Тут Солсбери со вздохом покачал головой: – И тем не менее вот он я, обязанный поддержать Йорка в войне, где один-единственный удар или стрела могут положить всему конец. Я для этого слишком стар, Элис. Чувствую это по заскорузлости суставов, нерасторопности мыслей. Тропою боя ступать молодым. А я бы уже предпочел мирно стареть, следя за сбором урожая.
Зная своего мужа достаточно хорошо, в словах Элис была разборчива и из угрюмости его выводила, осмотрительно используя тщеславие:
– Тогда, возможно, командовать людьми тебе следует поставить нашего сына. У тебя нет новостей о его возвращении из Кале? Если бы Ричард был здесь, милый, он бы от этого наверняка не отказался. И наряду со своим штандартом Уорика понес бы знамена Невилла.
Было заметно, как у мужа поджался подбородок, а взгляд сделался острым.
– Командир из Ричарда превосходный, – кивнул он. – Мне грудь распирает при воспоминании, как он вел своих людей в Сент-Олбансе.
– И твоих, любовь моя. Они ведь последовали за ним, когда он протрубил в рога. Ты мне сам рассказывал, как роскошно он смотрелся в красном.
Солсбери прикусил губу и, чуть подняв голову, выпятил подбородок:
– Тем не менее он еще молод и, что свойственно юности, недостаточно хитер. – Элис кивнула, скрывая улыбку. – Да еще и провел три года во Франции, пока я отслеживал все эти шепотки при ланкастерском дворе, – продолжал Солсбери. – Нет, Элис, командовать все же должен я. Черед Уорика еще настанет, причем достаточно скоро. Он не отсылал мне известия, что в полях маршируют и упражняются поборники королевы. А поборники короля идут через север и собирают луки, копья и секиры. Что бы мы делали без людей, которым я плачу за доставку мне таких известий? Мы были бы в проигрыше, Элис. Одному богу ведомо, встанет ли теперь когда-нибудь король с постели. Вот уже с год у меня нет осведомителя о том, как он там поживает. Чтобы двое сильных молодых людей погибли по случайному стечению обстоятельств? Джона Доннелла нашли повешенным – якобы покончил с собой, хотя досконально известно, что более жизнерадостного, не подверженного темной хандре весельчака сложно себе и представить. Или чтобы сэр Хью Сэрроу был найден мертвым в доме дурной славы – с такою раной и в постели? Не поверю, Элис. Я еще два года назад знал, что мне придется созывать рыцарей и ратных людей, невзирая на разорительную цену. Меня пытались водить за нос. Отводили мне глаза. Но я все равно знал. Чтобы делать меня незрячим, у них должно было иметься нечто, что я, по их мнению, видеть был не должен. Нет, Элис, за всем этим стоит не Генри, а эта волчица, королева. Этот бедный, сломленный человек целиком находится в зависимости от нее, а также от ее придворных и советников. Несомненно, что сыновья Перси все еще оплакивают утрату своего отца, так что к этой затее причастны и они, а я должен, просто обязан им ответить или же обреченно смотреть на то, как труд всей моей жизни летит в огонь.
– Очень хорошо, Ричард, – сказала Элис. – Я рада слышать от тебя такие слова. Надеюсь, нашего сына ты будешь оберегать?
– Всем, чем могу, – заверил Солсбери. – С Божьей помощью мы сладим с напастью. – Он склонил голову, так что в его глазах заиграли тени. – Скажу тебе вот что, Элис: если Генриху суждено пасть, я не буду ежиться от этого так, как это делал Йорк. Особенно когда на карту поставлены мои дом и титулы. Я нанесу удар, чтобы эта война сплетен, шепотков по углам и змеиных секретов наконец закончилась. Ибо если сломается Йорк, то следующим станет Солсбери, а за ним Уорик. Одна конфискация будет сменять другую, а в итоге нас выкурят из Англии. Я скорее умру, чем допущу такое.
– Старый ты лис, – промолвила Элис, делая шаг в его объятия. Обхватив жену руками, Солсбери нежно прильнул к ее темени подбородком. – Когда все кончится, возвращайся домой в целости. Это единственное, о чем я прошу.
– Вернусь, куда я денусь, – дыша теплом ей в волосы, сказал он. Чувствовалось, как Элис в его объятии чуть подрагивает. – Да не переживай ты так, радость моя! Со мной три тысячи людей, да еще две у Йорка. Пару тысяч своих красноперых приведет наш сын, половина из них из гарнизона Кале. Семь тысяч, Элис! И не какие-нибудь там селяне, привыкшие к косе да мотыге, а настоящие латники. Стальной меч, любовь моя, способный сокрушить или остановить силы королевы. Нас ведь, к твоему сведению, пригласили на Большой Совет в Ковентри. И по личному разрешению короля я могу провести туда с собой армию – и хватило же им ума на такое! Так что двинемся мы не ночью, а среди бела дня, и получается, как бы по велению короля. И говорю тебе: не ударят еще морозы, как я разобью своих врагов. Разгромлю и рассею как слабое семя непрочной линии, коим они и являются. Вот увидишь, Элис, я сделаю это. Клянусь честью.
