– Генри, я тебе сказала: крови не будет, – в который уже раз повторила она, борясь в своем отчаянии с позывом дать мужу пощечину. – Ты должен выехать со своими поборниками. Чтобы они видели тебя во всеоружии, с развернутыми знаменами. Командовать будут Сомерсет и Бекингем, а с ними новый граф Перси, Эгремонт. Я буду при тебе неотлучно.
– Я не могу, – кинул он безжизненно. – Ты просишь от меня невозможного.
– Я прошу лишь о том, чтобы ты держался как король Англии! – жестоко бросила Маргарет.
Ее слова жалили, но на Генриха уже вновь наползало бессилие: лицо обмякло, искра сознания в глазах потускнела. Тогда Маргарет потеряла терпение окончательно: сердито схватив Генриха, она принялась его трясти так, что у него моталась голова.
– А ну очнись, Генри! Я всю страну подняла на ноги, чтобы вернуть тебе престол! Вся Англия сейчас вращается вокруг Кенилуорта, как камень в праще. Подкупом, посулами, угрозами я сдерживала тех, кто для нас опасен, но в конце ты должен проявить свою, монаршую волю, иначе потеряешь всё. И чего тогда будет стоить жизнь твоего сына, Генри? Ее тут же задует, как свечу на ветру. Да чего там – как искорку огнива. Сейчас же вставай, ради меня. Поднимись, выпрямись, восстань в своих доспехах. Возьми свой меч.
Генрих так и сидел кулем, уставившись в одну точку. Маргарет поднялась, в отчаянии и гневе глядя на него сверху. Глаза ее трагически сверкали. Восемь тысяч человек присягнули сражаться за короля. Из этих восьми шесть – солдаты, приведенные верными лордами. Явились все, от Сомерсета и Нортумберленда до десятка лордов помельче, вроде Джона Клиффорда, со смертью своего отца при Сент-Олбансе удостоенного титула барона. Четверть же королевской армии составляли новоиспеченные рекруты из городков и деревень, с опытом не бо́льшим, чем ее собственные поборники. Генрих мог – и должен был – одним своим присутствием сделать их хребты и мышцы железными; заставить стоять под стрелами и ядрами, когда от немыслимого ужаса немеет нутро, сам собой опорожняется живот. Она до последнего лелеяла надежду, что, облачившись в доспехи, ее муж воспрянет, переборов впившуюся в него болезнь, какой бы цепкой та ни была. Медики короля что-то там поговаривали насчет спрятанного в бренди возбуждающего зелья, от которого возгорается кровь и человек встряхивается от апатии любой силы. Маргарет надеялась, что к этому снадобью прибегать не придется, но, вероятно, иного выхода нет.
– Ладно, лежи. Пускай твои доспехи ржавеют от слез. – В ее гневе сквозили нотки презрения. – Меня не будет дня три, от силы четыре. Когда я вернусь, твои медики очистят твои жилы огнем. Уж они заставят тебя встать! Ты меня слышишь, Генрих? Хочешь весь остаток жизни вот так валяться колодой – дело твое, валяйся. Но в этом месяце ты у меня поскачешь на Йорка. Если не для себя, то для меня и твоего сына.
Муж глядел на нее снизу вверх, дико и удивленно откинув голову.
– Да, Маргарет, если ты этого так хочешь. Как скажешь. Если надо, то я так и поступлю.
Гнев в королеве подступал к точке кипения; еще немного, и она бы отвесила этому рохле оплеуху. Не говоря больше ни слова, Маргарет вылетела из мужниных покоев. Дворецкие королевской опочивальни стайкой топтались среди коридора, и Маргарет направилась к ним.
– В замке меня не будет несколько дней. Пока меня нет, с королем, кроме вас, не должен общаться никто. Ни одна живая душа, вы меня поняли? Пока я не вернусь. Пусть доктор Хэтклиф подготовит оживляющее снадобье и даст его королю с утра во вторник. После этого король воспрянет и присоединится к своим лордам и поборникам. Это ясно?
Слуги поспешно закивали и заблеяли что-то почтительное, чувствуя, что королева разгневана, и от этого боясь еще сильней. Маргарет, упрямо-гибкая, двинулась на выход к конюшням, где уже были оседланы три лошади. Вскоре в бой предстояло вступить ее поборникам – первая в жизни армия, присягнувшая на верность лично ей. Все остальное подождет, пока она, королева, своими глазами будет наблюдать за сражением и увидит первый триумф Ланкастера, столь долго восстававшего из пепла. На то, чтобы вовремя доскакать до Блор-Хит и лицезреть разгром Солсбери, ей отводился этот вечер пятницы. Дерри Брюер и тот не знал, что Маргарет держит сюда путь всего с двумя мечниками, стерегущими ее в дороге от разбойников.
21
До края неба разбегались холмистые просторы Блор-Хит – миля за милей сплошь утесник да бурые травы. За истекшие шесть дней трехтысячная армия Солсбери покрыла приличное расстояние, ступая в основном по бугристым полям, а на торные дороги выходя лишь тогда, когда те совпадали с прямым маршрутом на юго-запад, к замку Ладлоу. С одной пехотой и кавалерией эту дистанцию можно было одолеть в четыре перехода, но путь досадно замедлял обоз, вяло ползущий по болотистой почве. Солсбери уже смекнул, что одной вылазкой или схваткой дело не кончится. Мира и дома ему не видать по меньшей мере с год, а то и больше, – вот он и шел не торопясь, равняясь по своим самым медлительным возам с провизией, боезапасом, инструментами и походными кузнями – всем, что необходимо для похода. Здесь же плелись запасные лошади. Если всего этого не иметь, так же налегке, считай что с голым задом, придется идти и в бой или же попрошайничать у Йорка. Каждое утро у Солсбери начиналось с брюзжания о потраченном впустую времени, но затем снова принималось решение и следовала монотонная тряска вровень с ползущим обозом. Вчера с полдня ушло на перетаскивание громоздких возов через прыгающую по камням речку – занятие не столь уж утомительное, благо людей хватало, но все равно затратное по времени.
Хорошо хоть, земля здесь была сухая: вересковые пустоши с бурыми покатыми холмами, тянущимися на юг. Карты у Солсбери были хорошие: на Ладлоу он выбрал самый короткий путь, двигаясь с посильной для своего войска скоростью. Когда навстречу показался скачущий во весь опор передовой разведчик, колонна успела растянуться по половине обозримого пространства, направляясь к речке без обозначенных мостов. Мысли Солсбери были заняты предстоящей переправой, а потому вид несущегося всадника вызвал у него хмурое удивление. Пульс сделался чаще, напряженней.
– Впереди вооруженные люди, милорд. Я видел пики и флаги за логом.
– Сколько их? – спросил Солсбери, вглядываясь в даль, как будто мог видеть через ложбины и подъемы вересковой пустоши.
– Сосчитать их мне не удалось, но очень много. Я их увидел и сразу поскакал обратно, сообщить.
Оба обернулись: приближался еще один всадник, на скаку тяжело переводящий дух.
– Сколько? – нетерпеливо бросил Солсбери ему навстречу. А сзади уже галопом скакал третий, и весть расходилась по шагающим рядам.
– Вдвое или втрое больше, чем нас здесь, милорд.
– Их скрывает вон тот холм, утесник и деревья, – указал второй разведчик. – Вон те, отсюда видно.
Солсбери велел остановиться, и его приказ пошел от капитана к капитану, пока среди кустиков вереска не остановилась вся людская масса, с внезапной силой сознавая свою неприкрытость. Численность чужой колонны подтвердил и третий разведчик, на что Солсбери тихо выругался. До этого он надеялся, что они ошибаются; что враги не могли стянуть сюда такую силу.
