Прислонясь спиной к спинке скамьи, Йорк приосанился, чувствуя прилив бодрости и свежих сил. Его вынудили бежать из Ладлоу. Он видел, как его замки и земля раздаются или распродаются тем, кто не имеет на них никакого права. Само его имя и герб по всей стране срезались с тканей и гобеленов, сбивались с дерева и камня, выжигались с железа. Но если он в конечном итоге становился королем, то все это было не больше чем необходимым испытанием на прочность. Он знал, что причина такой неожиданной кротости и сговорчивости со стороны парламента – наводнившая Лондон армия. Лорд Скейлз пережил тот пролом стены Тауэра; забаррикадировавшись изнутри, он избегнул кровавой мести лондонской толпы. Он дождался того, чтобы сдаться Уорику, когда тот возвратил в Лондон короля. Но это не спасло его от мести, которую он заслужил. Кое у кого ушло всего два дня, чтобы добраться до него в каземате того же Тауэра. Йорк потом видел труп, но после своих же приказов не проникся сочувствием к тому, кто это сделал. На улицах по-прежнему лилась кровь. Но важно было то, что на сегодня в Лондоне была всего одна сила, и эта сила была предана Йорку. Он держал в своей хватке и короля и столицу, и парламент это знал.
Йорк на какое-то время прикрыл глаза, чувствуя старую боль. В Фулхэмском дворце ниже по реке он навещал Генриха, часами с ним молился и все пытался понять этого еще молодого человека и причины его слабости. За все годы их раздоров Йорк так никогда и не проводил с Генрихом времени достаточно, чтобы познать характер короля. При мысли о том, чтобы его убить, веки у Йорка непроизвольно сжались. Это будет убийство доподлинно невинного – страшнейший из грехов – неважно, как это деяние обставить. Он, Йорк, будет проклят, это несомненно, даже если с проклятием получит корону. Напрягшись так, что загудело в ушах, он снова вспомнил, как однажды проявленная милость едва не обошлась ему ценой в жизнь и существование его дома. Йорк открыл глаза. Решение было принято. Пристойности ради он какое-то время ничего делать не будет. Парламент назначит его наследником, а еще до скончания года Генрих тихо впадет в сон, от которого никогда не проснется. Королем же станет Йорк, так же как некогда его прадед Эдуард. А после него, Йорка, престол перейдет к его сыну.
Он сделал вдох, вместе с которым по телу разлилась мысль, напоенная блаженной радостью. Сын в убиении повинен не будет. А неповинен – значит, и не проклят. Эдуард будет править домом Йорка и всей Англией – какой же отец откажет себе в преподнесении такого подарка? И уже неважно, какова его цена. Йорк дал себе зарок, что в тот же день напишет Сесилии, занятой сейчас в Ладлоу ремонтом и доглядом за сотнями мастеровых. Представляя себе ее реакцию, он улыбнулся. Еще одно постановление парламента, и они обретут все, чего когда-либо хотели от жизни. Мир встанет на место, после стольких-то лет слабого дома на троне. Можно будет даже забрать потерянные земли во Франции. Кто оспорит это его право, коли он король? Ум Йорка пленили грезы, одна заманчивей другой, пока острый тычок локтя Солсбери в бок не вернул его к действительности, заставив слушать разглагольствования Уильяма Одхолла. Обсуждение, судя по всему, не утихало:
– …вестей о королеве Маргарет и ее сыне по-прежнему нет, лорд Грэй. Мне докладывали, что их видели при переезде в Уэльс, однако их нынешнее местонахождение неизвестно. – На прикорнувшего, как ему показалось, Йорка Олдхолл поглядел с упреком. – Те пустующие места на скамьях, можно сказать, вопиют. Если же наследником объявить милорда Йорка, то я не сомневаюсь, что от благородных лордов, до сих пор не явившихся в Лондон, мы таки добьемся явки в эту самую палату.
Не утруждая себя слушанием, Йорк поглядел вниз. Имена тех, кто будет поддерживать королеву, секрета для него не составляли: Перси, Сомерсет, Клиффорд, Эксетер. Сейчас ему приятнее было думать о таких, как Бекингем и Эгремонт, которые уже ничем не могли помешать.
Известие о новом наследнике трона, стоит лишь Маргарет о нем прознать, заставит ее в ярости рвать на себе волосы. Вспомнив все то, что было пережито с Актом лишения, Йорк непроизвольно скроил гримасу. Вот ведь удовольствие, по детской своей простоте сродни погожему летнему дню: представлять, как твои мучители тоже теперь страдают. Взять хотя бы Маргарет: потеряла мужа. А когда состоится голосование, то потеряет и наследие для своего сына. При мысли об этом Йорк смешливо фыркнул, отчего пожилой краснобай над кафедрой, приостановившись, уставился на него в сердитом недоумении. А тут, не выдержав, хохотнул и Солсбери. Все это время он пытливо наблюдал за своим другом – можно сказать, следовал за ним по пятам – и наслаждался каждым моментом этих его потаенных блужданий.
Нежный, горячий румянец застенчивости рдел на щеках Маргарет, польщенной таким вниманием и комплиментами. Боже, как она от всего этого отвыкла! Джаспер и Эдмунд Тюдоры, несмотря на графские титулы, пожалованные ее мужем, в присутствии своего отца стояли в почтительном молчании.
Оуэн Тюдор принял ее ладонь в свою с улыбкой, полной такого обаятельного лукавства, что и впрямь можно было поверить: именно этот чертяка-галант обольстил когда-то французскую королеву. Он был на тридцать лет старше Маргарет, но, несмотря на лысину и седину, сохранял в себе редкое жизнелюбие, а исправное здоровье сквозило решительно во всем: в тронутой загаром коже, ясности глаз, твердости руки. Видом он больше напоминал благородного фермера, чем солдата, которым некогда был.
Мимо пробежал маленький принц Эдуард, восторженно крича при виде накрытого роскошного ужина. Пока его мать церемонно усаживалась во главе стола, он неугомонно подпрыгивал и приплясывал вокруг, а затем с большой для себя неохотой был препровожден к своему стулу. Мальчику скоро должно было исполниться семь, и поездку в Уэльс он воспринимал как увлекательное приключение. Ему, выросшему в Кенилуорте, Пембрукский замок показался так себе. Все утро маленький принц нарезал по нему суматошные круги, изображая из себя птицу и донимая слуг, которые уже успели привязаться к шалуну и даже взялись его негласно опекать.
Пембрукское имение было подарком короля Джасперу Тюдору, но тот сейчас сел через один стул, с изящной непринужденностью уступая соседнее с королевой место своему отцу. Было видно, что эти трое валлийцев относятся друг к другу с искренней симпатией, и в Маргарет словно что-то разжалось: она спокойно пробовала вино и приязненным взглядом встретила блюдо с седлом барашка, поданное на центр стола.
– Как отрадно видеть семейство, члены которого не смотрят друг на друга волками, – сказала она. – Если б не вы, то просто ума не приложу, куда бы еще я могла направиться.
Оуэн Тюдор поднял на нее смеющиеся глаза, сощуренные двумя блестящими и ласковыми полумесяцами: о боже, какая перед ним сидит красавица. И ничего, что в земли его сына она приехала под гнетом удручающих обстоятельств.
– Ваше высочество… – начал он.
– Прошу вас: Маргарет.
– Весьма польщен. Маргарет. Я рад, что вы вспомнили про нас, ваших здесь друзей. Мое семейство перед вашим супругом в большом долгу. Таком, который не оплатишь вином и барашком – даже если барашек этот валлийский, коему равных Господь просто не сотворил.
