– А ты как думал, – подбоченясь, высокомерно поглядел снизу вверх сорванец, чем привел старика в умиление.
Маргарет схватила сынишку за ухо так, что он ойкнул.
– Будь вежлив, Эдуард, – приструнила она зарвавшегося шалуна. – Ты здесь гость.
– Прошу простить, сир, – шаркнул тот ножкой, потирая ухо и обиженно косясь на мать.
28
Дерри Брюер не исключал, что графа Нортумберлендского вот-вот хватит удар. За стенами Алнвикского замка метался буйный ветер, воя по нисходящей, как сигнал рога к отступлению. Во главе трапезного стола надувался и темнел лицом Генри Перси, лиловея, как младенец, беззвучно заходящийся перед очередным воплем так, что мог лишиться чувств.
– Лорд Перси, мы здесь все делаем одно дело, – напомнил Дерри. – Королева пытается найти армию везде, где только возможно, если мы хотим, чтобы наконец-то воцарился мир.
– Да, но… Шотландцы! – буйствовал Генри Перси. – Вы понимаете это? Презренные скотты! Уж лучше б она заключила сделку с самим дьяволом!
Рот у него желчно кривился, придавая ему глуповатое выражение, которое Дерри втайне забавляло. Он лишь ждал, когда запас гнева в молодом графе прогорит. Но тут неожиданно заговорил Сомерсет, вряд ли понимающий потомственное негодование тех, кто жил и вырос на страже границ.
– Милорды, мастер Брюер. А вот я бы, ей-богу, принял любую силу – пусть даже французов, – только б она дала нам шанс попрать неправое. Свою часть вины за Нортгемптон я не отрицаю. Если б я знал, что сторонники Йорка двинутся на север, то, безусловно, я был бы там, чтобы перешибить им хребет. Мы все в долгу за тот день и несем ответственность за пленение короля Генриха.
– Мой брат Томас сложил там голову, – процедил Генри Перси. – Думаете, сердце мое не надрывается от муки? Из-за Йорка я потерял отца. Из-за проклятых изменников лишился еще и брата. – Он помолчал. – Быть может, я страдал недостаточно, мастер Брюер, так за это я теперь еще вынужден терпеть на английской земле шотландцев. Хорошо хоть, мой отец до этого позора не дожил. – Он горько покачал головой. – Думаю, это бы его угробило.
– Да еще не известно, придут ли они вообще, – успокоил Дерри. – Хотя я, на самом деле, связался бы хоть с самим чертом, лишь бы…
Тут влез барон Клиффорд, решительно перебив собеседника:
– Вы, Брюер, давайте с этим полегче. Даже в шутку или по пьяному делу. А то накликаете нам тут бед. Дьявол, он ведь все слышит – и разглагольствования эти, и божбу – а потом действует, опираясь на них.
Дерри строптиво поджал челюсть:
– …лишь бы, я говорю, он принес нам победу. Милорды, я видел, как Йорк, Солсбери и Уорик любые свои поражения обращают в триумф. И вот дожил до того, что короля Генриха пленили и держат взаперти, как узника. – Он обвел взглядом всех, не забыв и про барона Клиффорда: – Вы все трое потеряли под Сент-Олбансом отцов, а затем в разное время братьев или друзей. Акты о лишении были попраны парламентом. Йорк сделался наследником трона – и сколько же, по-вашему, проживет теперь на этом свете король Генрих, став для Йорка прямой преградой? То-то и оно. Вот она, милорды, горькая суть. Так что нам теперь нужно каждое преданное сердце и верная рука, потому как в случае нашего провала дом Йорка будет править вечно. И не станет тогда ни Нортумберленда, ни Сомерсета или Клиффорда. Те Акты лишения они нам не простят, даже если их когда-нибудь угораздит подумать о помиловании. Милосердие Невиллам не свойственно, милорды, особенно когда они сильны. Вы знаете, что это правда. Вот почему я был бы рад видеть на этих землях и шотландцев, и валлийцев, и тех же французов – да что там говорить, даже ирландцев, – лишь бы те помогли восстановить на троне истинных короля и королеву! Да я бы саму свою душу заложил до последнего вздоха, лишь бы только видеть, что Йорк наконец повержен. А иначе не остается ничего.
Три лорда лишь молча взирали на ту волну накаленной истовости, которую вдруг выплеснул этот человек. От нескольких недель в пути Дерри Брюер зарос грязью. Известно было, что он проехался по Уэльсу и по всей стране, трубя сбор всех, кто верен. В разговоре он держал себя учтиво, с юморком, но в эту минуту его буквально прорвало, обнажив истинный гнев и решимость.
– Вы еще не узнали, где они держат короля? – поинтересовался Сомерсет.
– В Тауэре его точно нет, – ответил Дерри. – Там сейчас идут ремонтные работы, после того как этот болван Скейлз позволил толпе разворотить стену. Я лишь удивляюсь, как это Солсбери позволил ему сдаться, когда весь Лондон взывал пустить этому подлецу кровь. Вот уж по кому я горевать не буду, хотя когда-то мы с ним и сражались на одной стороне. С ума сойти: использовать греческий огонь и пушки для разгона лондонцев! Мне сказали, Скейлза нашли в каземате с перерезанным горлом. Пинту готов проставить тем, кто это сделал, – если их, конечно, удастся разыскать. – Он с томным отвращением ухмыльнулся. – Однако король должен быть где-то там, неподалеку. Мои люди уже ищут, но возможных мест тысячи, а в котором из них именно, поди угадай.
Дерри вспомнилось, как он сам когда-то метался по Вестминстерскому дворцу, выискивая Уильяма де Ла Поля. Этим он с присутствующими не поделился: не поймут, да и дела им особого нет.
– Иногда, милорды, мне думается, что всю свою жизнь я посвятил невинному агнцу, оберегая Генриха от его врагов. И внутри у меня все клокочет от осознания того, что теперь он у них в руках и жизнь его хрупка, как стекло. – Прикрыв на секунду глаза, Брюер горестно качнул головой. – Быть может, нам его уже не спасти. Но Йорка я в итоге увижу мертвым, даже если мне для этого придется забраться по стене в его башню и прирезать сонного!
Граф Перси хмыкнул, одобрительно чувствуя в королевском соглядатае такую боевитость. Полное соответствие его собственным помыслам и настрою. В знак поддержки он сердечно хлопнул Дерри по плечу, отчего обоих окутало облачко дорожной пыли.
– За нами двенадцать тысяч, мастер Брюер. Истинные ратники с мечами, кавалерией и пушками. Если королеве еще и удастся подозвать этих косматых зверей-шотландцев, то я думаю, лазить по стенам и башням вам не придется. Голова Йорка сама собой поднимется над городской стеной. На острие копья.
– Молюсь за это, милорд, – с чувством выдавил Дерри.
Маргарет плотнее закуталась в плащ, чувствуя неожиданно жгучий, захватывающий дух ветер, к какому она не привыкла. Над морщинистым простором моря открытым глазом блестело солнце. Поначалу морской вояж на исходе лета воспринимался как нечто почти приятное: знай себе плыви вдоль побережья в неспешных мыслях и созерцании маленького Эдуарда, босиком шныряющего по палубе. Кожа у мальчика на солнце вначале покраснела, а затем обрела золотистый оттенок, в отличие от Маргарет, ревниво оберегающей свою изысканную бледность. С продвижением на север холод крепчал, казалось, с каждой морской милей. На входе в бухту Маргарет была изумлена, увидев, что в волнах плавает, как битое стекло, лед – точнее, подобие ледяной каши.
