Зил сжал кулаки.
– Я мог бы сказать тебе, что убил его из добрых побуждений. Да-да, мог бы сказать, что останься он в живых, его подвергли бы суровым пыткам, которые ни один человек не выдержит, его заставили бы предать семью, предать самого себя, а это куда хуже смерти. Но не скажу, потому что это неправда. Я хотел его убить.
В глаза Зилу будто брызнули кровью. Да, теперь он знал, что Лих ему не отец по крови. Но батя Лих навсегда останется для него родным человеком… Нет, не просто родным – настоящим отцом! Так что настало время отомстить за его смерть.
– Я слышал, что ты пообещал своему отцу, перед тем, как он погиб от моей руки.
– Не смей говорить о моей семье! Не смей своим поганым языком…
– Твои сестра и мать живы. Они в Мосе. Мои люди их выследили, но я не сдал твоих родственников Мору. Я мог бы сказать тебе, что поступил так из благородства, но это не так. Просто ждал подходящего момента. Однако все изменилось, я изменился. Там, в Древе Жизни, я стал другим. Я очистился. И найти тебя, рассказать тебе все и попросить прощения – последняя стадия моего очищения.
Кто бы другой на месте Зила не поверил, но Зил сам побывал в Древе, сам прошел очищение, после которого изменился, перестал ненавидеть полукровок, понял, что они такие же люди, как и те, которые себя считают истинными. Так что в искренность следопыта он поверил сразу, как только услышал о том, что побудило Сыча рассказать о своих намерениях. Но понять – еще не значит простить. Как мог леший сказать Сычу, что, мол, он не в обиде за убийство бати Лиха и сожженный хутор?! Как?! Да, Сыч изменился. Да, он теперь совсем другой человек, не то что раньше. Ну и что теперь, поблагодарить его за то, что он передумал рубить Зилу руку?!..
Все эти мысли промчались в голове лешего со скоростью пикирующего из поднебесья ястребка, но сказать все это вслух он не успел, потому что пустота наполнилась криками, взрывами, вонью горелого мяса и перекошенными от страха и отвращения лицами Траста и Лариссы.
Еще бы не перекосило, ведь самоходка, возле которой они стояли, внезапно взвилась в воздух. Ее будто отшвырнули за ненадобностью, словно опустевшую легенькую флягу-тыкву. И сделал это не какой-то там великан из детской сказки, а ком полупрозрачного желе с множеством щупальцев, на концах которых имелись внушительные когти. Эти щупальца то и дело втягивались в ком, как бы рассасывались в нем и вновь образовывались-выдвигались из плоти, необязательно в том же самом месте, где втянулись. То же самое происходило и со ртом: плоть разрывалась, клыки щелкали, наружу выскальзывал длинный раздвоенный язык – и все, рот закрывался и вообще переставал существовать, но вот уже плоть разрывалась полмерой левее, щелкали клыки… Если у кома были глаза и уши, то Зил их не увидел. Как не увидел и ног, но их отсутствие совсем не помешало комку желе двигаться очень-очень быстро: вот он играючи отшвырнул самоходку, под которой прятался, а в следующий миг оказался рядом с Зилом и Сычом.
Выхватив из-за спины секиру и выставив ее перед собой, Сыч попятился. При этом с каждым маленьким шажком с ним происходило нечто странное. Зил мотнул головой, прогоняя наваждение. Не помогло. Отступая, Сыч становился… невидимым! Не то чтобы он исчезал или испарялся как-то, просто на него все трудней и трудней было смотреть, так и хотелось отвернуться, моргнуть, зажмуриться хотя бы, потому что глаза резало, в них будто засыпали песка, глаза слезились и болели.
И монстру с щупальцами то, что происходило с Сычом, не понравилось. Ком как-то весь заерзал, принялся быстро менять форму, становясь то идеально шарообразным, то чуть ли не превращаясь в куб, откатился в сторону, потом вернулся обратно. Он так эффектно появился из засады, – на кого, кстати, он хотел напасть? – а теперь Зилу казалось, что ком растерялся, не знал, что делать.
– Малыш, у меня мало времени. Прости меня, – Сыч продолжал пятиться.
Только он это сказал, как сразу стало легче на него смотреть, глаза перестали слезиться.
Вместо Зила заговорила Ларисса – не жалея глотку, она заорала на монстра:
– Эй ты, колобок с присосками! Чего медлишь?! Ну же, давай, убей его! Убей следопыта! – В отличие от Зила, который почти что простил Сыча, она милосердием не отличалась. – Убей! Убей за то, что он убил моего брата! Убей за то, что взял меня, совсем девчонку, в плен!
Следопыт закашлялся, секира дрогнула в его руках.
– Я прошу прощения и у тебя, девочка. Я помню тебя, я поступил с тобой…
После этих слов от его невидимости не осталось ничего. Сыч вновь был реальным, как все вокруг, и таким же заметным.
Не дав ему договорить, монстр атаковал.
Он мгновенно приблизился к Сычу, обхватил щупальцами и как бы вдавил его в себя, проткнул им свою податливую плоть, заточил следопыта всего без остатка в себе. Тот оказался внутри полупрозрачного яйца, потому что ком принял соответствующую росту Сыча форму. И это было так мерзко и противоестественно, что лешего едва не вывернуло. Ведь по сути человека заживо проглотили и будут медленно, с удовольствием переваривать, доставляя ему неимоверные мучения. Сыч уже был не жилец, но он не сдавался, сопротивлялся, поэтому повехность яйца покрывалась волнами и вспучивалась.
А потом вспухнуло и раздался взрыв.
Нет, это не снаряд разорвался рядом, не хлопок. Это Сыч изнутри продырявил секирой желейную оболочку. Из-за этого яйцо враз разодрало на пылающие ошметки и щупальца с когтями. Следопыт уничтожил монстра, но и сам тоже загорелся. Горела его шляпа, его плащ, его сапоги. Он весь горел от пяток до темени! Молча он упал на бетон и принялся кататься из стороны в сторону, пытаясь загасить пламя. Надо было помочь ему, но в Зила вцепилась Ларисса:
– Не смей!
Траст отвернулся.
Перевернувшись на живот, следопыт замер лицом вниз. Потрескивала его обугленная кожа, из трещины вздувались светло-розовые пузыри. Безжизненное тело дымилось, кое-где вспыхивали еще отдельные огоньки. В нос Зилу сильнее, чем раньше, пахнуло горелым мясом.
– Ложись! – увалень Траст оказался проворнее лешего и блондинки. Он раньше засек опасность и отреагировал верно: просто сшиб друзей с ног, отбросив их в сторону на пару мер. Пусть падение было болезненным, зато этого оказалось достаточно, чтобы не угодить под мощные когтистые лапы зога, промчавшегося в проходе между рядами самоходок.
На груди у зога сочилась гноем старая рана, в ней копошились белесые черви – Зил отчетливо рассмотрел эту мерзость, когда боевой ящер перепрыгнул через него. Спасибо Трасту, спас жизнь. А вот замешкайся рыжий хоть на миг, зог откусил бы Зилу голову или просто растоптал бы его заодно с блондинкой, которая как раз сейчас, когда опасность миновала, села и принялась поглаживать ушибленный затылок.
Резко остановившись, будто не мчал только что сломя лапы, зог опустился на бетон рядом с обожженным телом следопыта. И завыл. Протяжно так, с надрывом. У Зила аж сердце екнуло. Зрелище ведь было не для слабонервных: хищная опасная зверюга оплакивала своего погибшего хозяина. Кто ж знал, что зоги способны издавать такие звуки и проявлять такую преданность?!..
