Почему глава отделения по расследованию убийств полицейского управления всей провинции оказался рядом с местом преступления?
– Вы – инспектор Ланглуа, верно? Я здесь в отпуске, как вам, наверное, известно.
Оба местных полицейских коротко кивнули. Об этом знали все.
– Я в гостях у приятеля, хожу в библиотеку как частное лицо. А что тут случилось?
– Сегодня утром ремонтник с телефонной станции обнаружил здесь тело. В подвале.
– Убийство?
– Нет никаких сомнений. Его пытались зарыть, но, когда человек с телефонной станции начал копать, чтобы найти порванный кабель, там обнаружилось тело.
Гамаш посмотрел на здание. Сотни лет назад в нем размещались суд и тюрьма. Здесь казнили преступников, вешали в окне над главным входом. Это место в прежние времена знавало насильственную смерть и людей, которые несли ее по обе стороны закона. И вот теперь там снова произошла насильственная смерть.
Тут входная дверь открылась, и кто-то вышел наружу. Трудно было разобрать на таком расстоянии, к тому же человек был в зимней одежде, но Гамашу показалось, что он узнал одну из библиотечных волонтеров, пожилую женщину. Она посмотрела в их сторону и остановилась на верхней ступеньке лестницы.
– Коронер только что приехал, но уже сейчас можно сказать, что убитый находился в подвале недолго. Может быть, несколько часов, но никак не дней.
– Еще не начал смердеть, – отметил молодой полицейский. – А то меня от них чуть не рвет.
Гамаш вздохнул, его дыхание облачком вырвалось изо рта. Но он ничего не сказал. Этот полицейский не был его подчиненным, чтобы учить его отношению к недавно умершим, уважению, которое требуется проявлять в их присутствии. Учить сочувствию, необходимому для того, чтобы увидеть в убитом человека. И не только в убитом, но и в убийце. Убийцу ловят не цинизмом и не сарказмом, не черным юмором и не грубыми замечаниями. Его ловят, наблюдая, думая и чувствуя. Грубые замечания не расчищают дорогу, не облегчают интерпретацию улик. Напротив, они затеняют истину страхом.
Но перед старшим инспектором был не его ученик, да и дело не имело к нему отношения.
Отведя глаза от молодого человека, он увидел, что женщина исчезла. Поскольку времени уйти куда-либо у нее не было, Гамаш решил, что она вошла внутрь.
Странно: одеться для улицы, а в конечном счете остаться в тепле.
Но он снова напомнил себе, что это не его дело.
– Хотите войти, сэр? – спросил инспектор Ланглуа.
Гамаш улыбнулся:
– А я как раз напоминал себе, что это не мое дело, инспектор. Спасибо за предложение, но я воздержусь.
Ланглуа бросил взгляд на молодого полицейского, взял Гамаша под локоть и отвел в сторону, чтобы поговорить с глазу на глаз.
– Я попросил вас об этом не из вежливости. Мой английский не очень хорош. Он не так уж плох, но вы бы послушали, как говорит по-французски старший библиотекарь. По крайней мере, мне кажется, что это французский. Она и сама явно так думает. Но я ни слова не могу понять. Когда я ее допрашивал, она говорила по-французски, а я – по-английски. Это было похоже на мультик. Она, наверное, решила, что я идиот. Все, что мне оставалось, – это только улыбаться и кивать, и еще я, кажется, спросил у нее, не из низших ли она слоев.
– Зачем же вы это спросили?
– Я не хотел это спрашивать. Я хотел узнать, спускается ли она в подвал, но у меня не получилось. – Он печально улыбнулся. – По-моему, при расследовании убийства очень важна полная ясность.
– Вы, вероятно, правы. Что она ответила на ваш вопрос?
– Она очень расстроилась и сказала, что ночь – клубничка.
– Господи боже.
Ланглуа разочарованно вздохнул:
– Не войдете со мной? Я знаю, вы говорите по-английски. Слышал ваши выступления на конференциях.
– Но откуда вы знаете, что и я не корежу язык? Может, ночь и есть клубничка.
– У нас есть другие полицейские, которые знают английский лучше меня, и я собирался привезти кого-нибудь из них, но тут увидел вас. Мы могли бы воспользоваться вашей помощью.
Гамаш сомневался. Он чувствовал дрожь в руках, которую, к счастью, скрывали рукавицы.
– Спасибо за приглашение. – Он встретился взглядом с инспектором. – Но я не могу.
Последовало молчание. Инспектор, ничуть не огорченный, кивнул:
– Не нужно было мне просить. Мои извинения.
– Да не за что извиняться. Я признателен вам за приглашение. Merci.
Незаметно для них обоих за ними следили из окна второго этажа. Окно было вставлено сто лет назад вместо двери, которая выходила на мостки, а те вели к смерти через повешение.
Элизабет Макуиртер, все еще обмотанная шарфом, но оставившая пальто в гардеробе при входе, смотрела на двух мужчин. Немного ранее она выглянула из окна, чтобы не видеть это чуждое действо, творившееся в библиотеке. Она искала успокоения, душевного мира в неизменной картинке, открывающейся из окна. Перед ее глазами были пресвитерианская церковь Святого Андрея, резиденция священника, знакомые наклонные крыши города. Снежок неторопливо падал на них, словно в мире не было никаких забот.
Из окна она увидела человека с собакой – он стоял перед кордоном, наблюдал. Она знала, что вот уже неделю он каждый день приходит в библиотеку и сидит тихонько со своей овчаркой. Читает. Иногда пишет. Иногда спрашивает Уинни про книги, которые сто лет, а то и больше никем не открывались.
– Он ищет материал по битве на Полях Авраама, – доложила Уинни Портеру, когда они стояли на антресолях над библиотекой. – В особенности его интересует переписка Джеймса Кука и Луи-Антуана де Бугенвиля.
– Почему? – прошептал Портер.
– Откуда мне знать? – сказала Уинни. – Эти книги такие старые, что, скорее всего, их никто не каталогизировал. Их даже отложили для следующей распродажи. Но потом это отменили.
Портер посмотрел на крупного спокойного человека, сидящего на кожаном диване внизу.
Элизабет была абсолютно уверена, что Портер не узнал его. Она не сомневалась, что и Уинни его не узнала. В отличие от нее.
А теперь, глядя, как местный полицейский инспектор пожимает ему руку и уходит, она снова взглянула на крупного человека и вспомнила, когда в последний раз видела его на улице.
Вместе с остальной провинцией, а вернее, со всей страной она смотрела Си-би-си. Как она узнала позднее, об этом была передача даже на Си-эн-эн, которая вещала на весь мир.
Тогда-то Элизабет и видела его. В форме, без бороды, с синяками на лице, в фуражке, не полностью закрывающей уродливые шрамы. Парадный мундир на нем был теплый, но наверняка не настолько, чтобы защитить его в холод. Он медленно, чуть прихрамывая, шел во главе длинной скорбной колонны мужчин и женщин в форме. Почти нескончаемый кортеж полицейских из Квебека, из Канады, из Штатов, Англии, Франции. А во главе – их начальник. Человек, который вел их, но не последовал за ними до конца. В смерть. Чуть-чуть не успел.
