Многие молодые кри поначалу прониклись этой привлекательной идеей, но потом отринули ее. Они почувствовали, что эти учителя – очередные белые, которые с их помощью хотят добиться своих целей. Но двух молодых индейцев соблазнили. Эти двое так или иначе были на грани самоубийства.
А теперь у них появлялся шанс уйти, увенчав себя славой. В убеждении, что мир обратит на них внимание.
В 11.18.
Дамба «Ла Гранд» будет уничтожена. Двое молодых индейцев кри погибнут. А за много миль от дамбы будет казнен молодой агент полиции.
Имея всю эту информацию, Гамаш выложил ее старшему суперинтенданту Франкёру. Но когда Франкёр снова уперся, Гамаш, вместо того чтобы с ним спорить, дал волю своему гневу. Продемонстрировал свое презрение к самоуверенному и опасному старшему суперинтенданту.
Это было ошибкой. И стоило ему времени. А может быть, и большего.
– И что случилось?
Арман Гамаш посмотрел на него, почти удивляясь тому, что он не наедине со своими мыслями.
– Нужно было принять решение. И мы все знали, какое это будет решение. Если информация агента Лакост верна, то мы будем вынуждены предоставить агента его судьбе. Все усилия должны быть направлены на предотвращение взрыва. Если мы попытаемся спасти Морена, то смертники получат сигнал ускорить взрыв. Этим никто не мог рисковать.
– Даже вы?
Гамаш долго не отвечал. Ни звука не раздавалось в каменных стенах. Сколько других людей прятались здесь от жестокого мира? Мира, который не был добрым, хорошим, теплым, как им того хотелось. Сколько испуганных людей пряталось там, где сидели теперь они? Искали здесь убежища? Пытались понять, когда можно будет выйти отсюда, не опасаясь за свою жизнь. Выйти в мир.
– Да простит меня бог, даже я.
– Вы были готовы позволить ему умереть?
– Если этого потребуют обстоятельства. – Гамаш посмотрел на Хэнкока. Без вызова, но с некоторым удивлением, что такого рода решения приходится принимать. Приходится принимать каждый день. – Но только после того, как все остальное не принесет результата.
– Вам все-таки удалось убедить старшего суперинтенданта?
Гамаш кивнул:
– Когда оставалось немногим меньше двух часов.
– Господи милостивый, – выдохнул Хэнкок. – Всего ничего. Каких-то два часа.
Гамаш помолчал секунду-другую:
– К тому времени мы уже знали, что агента Морена удерживают на заброшенной фабрике. Агент Николь и инспектор Бовуар обнаружили его, прослушивая фоновые шумы и соотнося их с расписаниями авиарейсов и поездов. Это была тонкая работа. Его удерживали на заброшенной фабрике в сотнях километров от дамбы. Заговорщики держались от места взрыва на безопасном расстоянии. В городке под названием Магог.
– Магог?
– Да, Магог. А что?
Священник пришел в легкое недоумение:
– Гог и Магог?
Гамаш улыбнулся. Он забыл про библейский контекст этого слова
[68]
.
– «И ты задумаешь злое предприятие»
[69]
, – процитировал священник.
И снова Гамаш увидел Поля Морена в дальнем конце комнаты: привязанный к стулу, он сидел и смотрел на часы, висящие перед ним.
Оставалось пять секунд.
«Вы меня нашли», – сказал Морен.
Гамаш метнулся к нему. Худая спина Морена напряглась.
Три секунды. Время замедлило свой ход. Все виделось с необыкновенной четкостью. Гамаш видел часы. Видел металлический стул и веревку, которой был обмотан Поль Морен.
Но никакой бомбы не было. Бомбы не было.
Следом за Гамашем в комнату вбежали Бовуар и остальная команда. Зазвучали выстрелы. Старший инспектор прыгнул к молодому агенту, который сидел слишком прямо.
Оставалась одна секунда.
Гамаш взял себя в руки.
– И тут я совершил последнюю ошибку. Повернулся налево, тогда как нужно было повернуться направо. Поль Морен перед этим рассказывал о солнце на лице. Но вместо того, чтобы развернуться к двери со светом, я развернулся в темноту.
Хэнкок заговорил не сразу. Он видел ролик, а теперь смотрел на скорбное лицо бородатого человека, который сидел рядом с ним на холодном каменном полу, а голова его собаки с огромными ушами лежала на бедре хозяина.
– Это не ваша вина.
– Конечно, это моя вина, – сердито возразил Гамаш.
– Почему вы так настойчивы? Вы хотите быть мучеником? – спросил Хэнкок. – Поэтому и вышли в метель? Вам нравится страдать? Наверно. Раз вы так крепко держитесь за свои страдания.
– Осторожнее.
– А что такое? Нельзя задеть чувства великого старшего инспектора? Если ваш героизм не смог возвысить вас над нами, простыми смертными, то пусть это сделают страдания, так? Да, это была трагедия, ужасная трагедия, но она произошла с ними, а не с вами. Вам была подарена жизнь. Такова ваша судьба, и ничто этого уже не изменит. Забудьте об этом. Они умерли. Это было ужасно, но неизбежно.
Хэнкок говорил со всей страстью. Анри поднял голову, посмотрел на молодого священника, в глубине горла у него родилось тихое рычание. Гамаш успокаивающе потрепал Анри по голове, и пес замолчал.
– Сладка ли и прекрасна смерть за родину? – спросил старший инспектор.
– Иногда.
– И не только смерть, но и убийство?
– Что это должно означать?
– Вы готовы пойти на все, чтобы помочь вашим прихожанам, верно? – спросил Гамаш. – Их страдания – ваши страдания, вы их ощущаете почти физически. Я это видел. Да, я вышел в метель в надежде, что это успокоит мою совесть, а вы, вы не для того ли самого решили участвовать в гонках на каноэ? Чтобы освободиться от груза неудач? Вам было невыносимо видеть страдания англичан. Их смерть. Не только смерть отдельных личностей, но и всего сообщества. Ваша задача – утешать их, но вы не знали, как это делать, не знали, достаточно ли одних слов. И тогда вы стали действовать.
– Что вы хотите сказать?
– Вы знаете, что я хочу сказать. Хотя в городе полно людей, которых Огюстен Рено сам сделал своими врагами, лишь шесть человек могли его убить. Совет Литературно-исторического общества. У очень немногих волонтеров есть ключи от здания, очень немногие знали, когда пол в подвале будет залит бетоном, очень немногие знали, как попасть в подвал, и могли бы провести туда Рено. Но только шесть членов совета знали о его приходе, знали, что он требовал встречи с ними. И знали для чего.
Преподобный мистер Хэнкок смотрел на Гамаша в резком свете голой лампочки.
