– Вы убили Огюстена Рено, – сказал Гамаш.
Внезапно наступила тишина. Полная, непроницаемая. Мир снаружи исчез. Ни снежной бури, ни сражения, ни города, обнесенного стеной и защищенного. Ничего.
Только безмолвная крепость.
– Да.
– И вы не собираетесь это отрицать?
– Было ясно, что вы либо уже знаете, либо скоро докопаетесь. Когда вы нашли книги, все было кончено. Уничтожить их у меня рука не поднималась, а уносить домой было опасно. Мне казалось, что я спрятал их идеально. Ведь они пролежали в Литературно-историческом обществе больше сотни лет, а их так никто и не нашел. – Он посмотрел на Гамаша. – Вы с самого начала знали?
– Подозревал. На самом деле сделать это могли только двое: либо вы, либо Кен Хэслам. Если остальные члены совета продолжили заседание, то вы двое отправились на тренировку.
– Я оставил Кена, нашел Рено и сказал, что смогу впустить его в здание вечером. Я сказал ему, чтобы он принес все свидетельства, которые у него есть, и если меня они убедят, я позволю ему копать.
– И он, конечно, пришел.
Хэнкок кивнул:
– Это было просто. Он начал копать, пока я просматривал книги. Дневник Шиники и Библию. Это был конец всего.
– Или начало. Все зависит от точки зрения. Что случилось дальше?
– Он выкопал одну яму и передал мне лопату. Я размахнулся и ударил его.
– Все так просто?
– Нет, не просто, – отрезал Хэнкок. – Это было ужасно. Но необходимо.
– Почему?
– А догадаться не можете?
Гамаш задумался:
– Потому что вы могли?
На губах Хэнкока появилась улыбка.
– Наверно. Чем больше я об этом думаю, тем сильнее убеждаюсь, что никто другой не смог бы это сделать. Я был единственным. Элизабет никогда бы не смогла это сделать. Мистер Блейк? Возможно, когда был помоложе. Но не теперь. Портер Уилсон и мухи не обидит. Кен? Да он уже сколько лет как отказался от своего голоса. Нет, я был единственным, кто мог.
– Но какая в этом была нужда?
– Обнаружение останков Шамплейна в нашем подвале убило бы английское сообщество. Нанесло бы последний удар.
– Большинство квебекцев ни в чем не стали бы вас винить.
– Вы так думаете? Возбудить антианглийские настроения не так уж трудно даже среди людей мыслящих. Всегда существует подозрение, что англичане заваривают какую-то кашу.
– Не согласен, – возразил Гамаш. – Но то, что думаю я, не имеет значения, верно? Имеет значение то, во что верите вы.
– Кто-то должен был их защитить.
– И в этом состояла ваша миссия.
Это прозвучало как утверждение, а не вопрос. Гамаш с самого первого дня знакомства с молодым священником знал это. Не фанатизм, а твердая убежденность, что он пастух, а они – его стадо. И если франкоязычные были тайно уверены, что англичане заваривают какую-то кашу, то англичане не сомневались, что французы только и ждут повода, чтобы разделаться с англичанами. Как ни посмотри, это было идеальное замкнутое маленькое сообщество.
И миссия преподобного Тома Хэнкока состояла в том, чтобы защитить своих прихожан. Гамаш вполне мог понять такие чувства.
Но неужели даже не останавливаясь перед убийством?
Гамаш вспомнил, как сделал шаг вперед, прицелился и выстрелил.
Он убил, чтобы защитить своих. И, не колеблясь, поступил бы так же опять, если бы обстоятельства потребовали.
– Что вы собираетесь делать? – спросил Хэнкок, поднимаясь.
– Это зависит от того, что собираетесь делать вы.
Гамаш тоже поднялся на затекших ногах, поднял Анри.
– Я думаю, вы понимаете, почему я сегодня пришел сюда, на Поля Авраама.
Гамаш понимал. Как только он увидел Тома Хэнкока в его куртке, он понял, почему тот пришел сюда.
– По крайней мере, в этом будет какая-то симметрия, – сказал Хэнкок. – Англичанин, свалившийся с утеса двести пятьдесят лет спустя.
– Вы знаете, что я вам не позволю сделать это.
– Вы знаете, что у вас нет ни единого шанса мне помешать.
– Вероятно, это так. И нужно признать, что он мне не помощник. – Гамаш показал на Анри. – Если только вид собаки, визжащей от страха, не заставит вас сдаться.
Хэнкок улыбнулся:
– Лед скоро кончится. Выбора у меня нет. Это моя судьба.
– Нет. Почему, как вы думаете, я здесь?
– Потому что вы настолько погружены в свою скорбь, что даже соображать толком не можете. Потому что вам не уснуть и вы пытаетесь убежать от себя самого.
– Возможно, и так, – улыбнулся Гамаш. – Но каковы были шансы для нас двоих встретиться в снежную бурю? Окажись я там на десять минут раньше или позже, отклонись я в сторону на десять футов, и мы бы разминулись. Прошли бы мимо друг друга, ничего не видя, ослепленные метелью.
– И что вы хотите этим сказать?
– Я говорю то, что говорю: каковы были шансы?
– Какое это имеет значение? Оно ведь уже случилось. Мы встретились.
– Вы смотрели этот ролик, – сказал Гамаш, понизив голос. – Вы видели, что случилось. Насколько все было шатко.
– Насколько вы были близки к смерти? Да, видел.
– Может быть, именно поэтому я и не умер.
Хэнкок посмотрел на Гамаша.
– Вы хотите сказать, что жизнь была подарена вам, чтобы остановить меня, не дать прыгнуть с утеса?
– Может быть. Я знаю, насколько драгоценна жизнь. Вы не имели права забирать жизнь Рено. И вы не имеете права забирать свою. Не надо. Слишком много смертей. Этому нужно положить конец.
Гамаш взглянул на священника. Он знал, что этого человека влекут море и скалы, что он любит англичан Квебека, а теперь вот стоит на тонком льду вдали от берега.
– Вы ошибаетесь, – сказал наконец Гамаш. – Англичане Квебека совсем не слабые, не хрупкие. Элизабет Макуиртер, Уинни, Кен, мистер Блейк и даже Портер не могли бы убить Огюстена Рено не потому, что они слабы, а потому, что в этом нет нужды. По большому счету он не представлял никакой угрозы. Они приспособились к новой реальности, к новому миру. Вы единственный, кто не смог этого сделать. Англичане будут здесь всегда, как оно и должно быть. Здесь их дом. Вам нужно крепче верить в них.
Хэнкок подошел к Гамашу:
– Я ведь мог пройти мимо.
– Возможно. Я бы попытался вас остановить, хотя физических сил у меня не хватило бы. Но вы знаете, что я пошел бы за вами. Не смог бы иначе. А что потом? Франкоязычный канадец средних лет и молодой англичанин пропали в снежную бурю на Полях Авраама. Первый отправился искать утес, другой – искал первого. Интересно, когда бы они нашли нас? Наверно, весной? Замерзших. Еще два незахороненных тела? Неужели оно того стоит?
