– Согласно нашему агенту Бернарду Моду, он только что вернулся в Англию. Сошел на берег в Дувре два дня назад. Судя по всему, у него есть паспорт, позволяющий ему уезжать и приезжать по собственному желанию.
– Куда он направился?
– В Лондон. Сейчас он здесь, и я взял на себя смелость проследить за ним.
Уолсингем откинулся на спинку стула и улыбнулся:
– Хорошо, Фелиппес, очень хорошо. Возможно теперь, если нам повезет, кто-нибудь сообщит королеве Шотландии о заговоре Балларда и Сэвиджа, и она будет достаточно опрометчива, чтобы присоединиться к ним.
– Сэр, у Балларда в Лондоне есть друг, Энтони Бабингтон.
– Ага! – Уолсингем резко выпрямился и хлопнул в ладоши. – Ага!
– Сэр? – озадаченно спросил Фелиппес.
– У меня кое-что есть, вот здесь… – Уолсингем вскочил и резким движением открыл ящик с надписью: «Змея – Англия». – Да-да, вот оно. – Он перебросил письмо Фелиппесу. – Пейджет отправил это письмо в апреле. Там он предполагает, что королева Шотландии попробует связаться с Бабингтоном. Он даже прислал черновик. Вы не переправили его в Чартли-Манор?
– Нет, я ждал вашего указания. Теперь я понимаю почему. – Фелиппес покачал головой. – Вот почему: если Бабингтона удастся привлечь к заговору и если Мария потом каким-то образом примет участие в нем… о, это будет именно то, что мы искали!
– Расскажите, что вам известно об этом Бабингтоне.
Фелиппес выразительно поднял брови:
– Сэр, я всего лишь скромный дешифровщик, а не настоящий агент разведки. Мне мало известно о Бабингтоне, кроме того, что он живет в модном районе Лондона и имеет связи при дворе. Вы должны больше знать о нем. Расскажите, а я внимательно послушаю.
Он сложил руки на груди и стал ждать.
– С радостью. Я просто испытывал вас. Кстати, Фелиппес, я впечатлен вашей работой над этой операцией. Поистине гениальным и смелым ходом было направить французского секретаря прямо к Марии, чтобы получить шифры, так как мы испытывали трудности с некоторыми письмами. Смелость, мой друг, смелость! Как восхитительно!
Он неожиданно взял одну из депеш, разложенных на столе:
– Вот еще один смелый ход нашего агента в Нидерландах. Быть там сейчас – настоящая мечта для шпиона.
Фелиппес взял длинную депешу и бегло просмотрел ее. Там оказалась масса сведений о пушках, лошадях и складах боеприпасов. Одну страницу занимало стихотворение.
– Поэзия? – Он насмешливо фыркнул. – Зачем агенту посылать стихи?
– Стихи могут натолкнуть на интересные идеи, Фелиппес. Не презирайте их. – Уолсингем взял лист и стал читать: – «Я вижу, как сама Судьба стоит в оковах, / По мановению руки моей / Вращая колесо фортуны». Разве это не то, что мы делаем или надеемся совершить? Здесь молодой Кристофер Марло пишет о Тамерлане, но, разумеется, на самом деле он имеет в виду Елизавету и Филиппа.
– Почему все воины в те дни писали стихи, а поэты становились воинами? Им следовало заниматься своим ремеслом. Что, если все шпионы возомнят себя поэтами и будут составлять свои доклады в стихах?
– Марло признает, что «быть поэтом – славная забава». Вы должны научиться понимать их, вы должны знать, как думают молодые люди, если хотите использовать их в своих интересах. Молодой Энтони Бабингтон считает себя остроумным пронырой и общается с придворными поэтами, такими, как Чидиок Тичборн и Чарльз Тилни. Когда-то он служил пажом в доме Шрусбери, где сильно привязался к королеве Шотландии. Он уехал оттуда шесть лет назад, отправился в Лондон, женился, вступил в тайные католические общества и совершил одну из обычных поездок во Францию, где угнездились заговорщики. В прошлом он даже помогал ей, доставляя и получая письма. Дело в том, Фелиппес, что она знает его. Более того, она доверяет ему. Если бы теперь он посоветовал ей присоединиться к этому заговору…
– Думаете, он станет связываться с таким типом, как Баллард?
– Вполне вероятно. Он юный смутьян и полгода назад предложил дурацкий заговор с целью «убить всех советников Звездной палаты»[17]. Да, он клюнет на нашу наживку.
– И тогда мы нанесем удар!
– Да. Стальной капкан захлопнется, Фелиппес. – Уолсингем протянул руку, взял бутылочку с лекарством и сделал еще один глоток. На какое-то мгновение ему показалось, что стальной капкан захлопнулся в его внутренностях.
XXIV
– Розы, розы для всех! – Энтони Бабингтон окунул руку в серебряную вазу и достал дюжину роз, которые начал раздавать своим спутникам, собравшимся за столом. Себе он взял темно-алый цветок и сунул его за ухо, так что роза запуталась в темных кудрях. – Это из моего собственного сада, собраны сегодня вечером. Что может пьянить лучше, чем июньские розы?
Он действительно был слегка пьян и ощущал приятное возбуждение; вероятно, причиной тому стал легкий, напоенный ароматами воздух, струившийся вокруг него, когда он шагал в таверну с корзиной роз под мышкой. А может быть, это были знакомые, милые сердцу звуки, которые он слышал повсюду на лондонских улицах, когда тайные желания устремлялись на свободу после долгой зимы. А возможно, это было обещание больших приключений и верной службы – или просто наступил июнь, ему исполнилось двадцать пять лет, и он был богат.
– У этих – самый нежный аромат, – сказал Чарльз Тилни. Он закрыл глаза и понюхал цветок.
– Такой же нежный, как у надушенных перчаток королевы? – спросил Бабингтон. Тилни состоял при дворе как один из одаренных молодых джентльменов, получавших личную пенсию от Елизаветы.
– Какой королевы? – спросил Тилни. – Нашей подлинной королевы или узурпаторши?
– Тише! – со смехом сказал Бабингтон. – Нас могут подслушать. Давайте называть ее «УК» ради безопасности.
Он сделал глоток вина из бокала. Вино, только что доставленное из Франции, было красно-розовым, пахло солнцем и теплым дождем.
– Пейте сколько угодно, я плачу за все, – объявил он и передал бутылку по кругу.
– Перчатки УК очень тонко надушены, поскольку она не выносит сильных запахов, – сообщил Тилни. – Что касается нашей королевы, то я не знаю.
– Зато я знаю, – сказал Бабингтон. – Могу вам сказать, что другого такого существа нет в целом свете. Ее собственный аромат похож на благоухание из сна. – Вспоминая, он прикрыл глаза.
Вокруг за столом собрались его лучшие друзья в Лондоне. Его единомышленники, готовые к великому приключению – спасению пленной королевы. Более того, они собирались возвести ее на трон, которого она заслуживала. Бабингтон тихо рассмеялся и добавил:
– Я хочу кое-что показать вам. Портрет готов.
Он достал картину из кожаной сумки и выставил на всеобщее обозрение. На ней все присутствующие, с Бабингтоном в центре, были изображены в их лучших нарядах. Над ними жирными готическими буквами было начертано: Hi mihi sunt comires quos ipsa pericula dicunt – «Они присоединились ко мне в опасном деле».
