Он тряхнул головой, чтобы прояснить мысли. Он устал; вино и долгое бодрствование наконец сказались на его состоянии. Но письмо нужно написать сейчас, когда никто не может потревожить его.
Он зажег свечу на столе и некоторое время сидел, глядя на то, как свет оттеняет точеную красоту изящных черт Девы Марии. «В наши дни вся эта красота подвергается осквернению и гибнет под ударами еретиков… безусловно, это должно огорчать Христа и Матерь Божью. Да. Вот почему я делаю это. Вот почему это должно быть сделано».
Он достал лист бумаги лучшего качества и начал составлять письмо для Марии, королевы Шотландии, несправедливо заключенной истинной королевы Англии.
Он изложил план в описании Балларда и Сэвиджа. Должно произойти вторжение из-за границы, осуществленное под руководством короля Испании, с достаточным количеством солдат, чтобы гарантировать успех. К испанской армии присоединятся верные английские католики – еще одно мощное воинство. Елизавета будет схвачена и убита, иначе все остальное теряет смысл.
«О, великая и добродетельная королева!
Приветствую Вас и заверяю в своей абсолютной преданности Вашему делу, как было раньше и всегда. Итак, мы с друзьями преисполнены решимости, пусть даже ценою нашей жизни и состояния, добиться Вашего освобождения из тюрьмы и разделаться с Узурпаторшей. Мы ожидаем Вашего одобрения; когда же мы получим его, то немедленно приступим к действию и достигнем успеха или погибнем. Смиренно прошу Вас наделить нас полномочиями от Вашего королевского имени и направлять наши действия.
Что касается Узурпаторши, от покорности которой мы свободны благодаря ее отлучению от истинной церкви, то шесть благородных джентльменов, моих личных друзей, во имя ревностного служения католической вере и вашему величеству, готовы привести в исполнение трагический приговор над нею. Уповаю на то, что в соответствии с их благими намерениями и щедростью вашего величества их героическая попытка будет достойно вознаграждена, если они останутся живы, или же награду получат их потомки. Прошу разрешения вашего величества заверить их в этом обещании».
Да, он надеялся, что она согласится. Это действительно было трудное и рискованное мероприятие.
«Я сам, во главе десяти джентльменов, освобожу Вас из темницы. Мы будем частью большого отряда, минимум в сотню людей, которые опрокинут стражу, которая Вас охраняет, и выведут Вас на свободу.
О, моя любимая госпожа и королева, мне будет трудно пережить дни, которые пройдут до той минуты, когда я встречусь с Вами лицом к лицу и подарю Вам свободу».
Он вздохнул. Это была правда. Каждое мгновение между «сейчас» и «тогда» теперь казалось пустым и бессмысленным.
Небо снаружи немного посветлело. Июньские ночи были короткими. Бабингтон уже слышал звуки, отличавшие раннее утро от глубокой ночи: шорохи, шелесты, тихий щебет.
В трех домах от него стоял особняк посла, представлявшего интересы Фредерика II, короля Дании. Воспоминание об этом несколько омрачило его радость. Босуэлл. Все, к чему она прикасается, идет прахом. Или умирает.
«Но все мы смертны, – подумал он. – Умереть за благородное дело – это высокая честь. Кровь мучеников – животворное семя церкви.
Тем не менее, пожалуй, стоит предпринять меры предосторожности и получить паспорт, чтобы при необходимости покинуть Англию. Если заговор потерпит крах, то, конечно, будет благороднее бежать в безопасное место и строить новые планы, чем угодить в чужую ловушку. Когда заговор раскрыт, нет смысла умирать ради него».
XXV
Уолсингем медленно шел в свою официальную контору, куда каждый мог заглянуть прямо с улицы и оставить запрос о выдаче паспорта, лицензии на импорт или любой из тысячи и одной законных надобностей верных подданных Елизаветы. В этой конторе, находившейся рядом с его домом, неустанно трудились трое помощников. Целая комната предназначалась для архивных материалов; как и все, к чему прикасался Уолсингем, там царил совершенный порядок. Он гордился этим. Только представить, даже в английском парламенте не было постоянного места для хранения архивных записей! Он пренебрежительно наблюдал за парламентскими клерками, спешившими по своим делам с толстыми папками в руках и не находившими места для их надежного хранения.
Сейчас, проходя по лондонским улицам в середине лета, он мог лишь надеяться на то, чтобы не случилось очередной эпидемии, как часто бывало в это время года. Начатое дело не может прерваться, когда они так близки к успеху. Разрозненные ингредиенты собирались воедино, как для выпечки доброго пудинга. Еще немного…
Повсюду вокруг него в воздухе витал запах вони из канализационных стоков. Жаркое июльское солнце усиливало запахи гниения и распада; неудивительно, что летом королевский двор уезжал из Лондона. Мертвые крысы и выброшенные внутренности валялись осклизлыми кучами, окруженные роями мух. Уолсингем отвернулся и зашагал быстрее, обогнув повозку, разбрызгивавшую грязную жижу из-под колес.
Он был рад добраться до своей конторы, островка чистоты и порядка. Трое его клерков уже сидели за столами и почтительно посмотрели на него. Он кивнул им и удалился в свой кабинет.
Уолсингем просматривал недавнее соглашение с поставщиками из Бордо, устанавливавшее максимальный размер портовых сборов, когда кто-то постучал в дверь и немного приоткрыл ее.
– Войдите, – сказал он, раздосадованный неожиданной помехой. Но его досада бесследно исчезла, когда он увидел посетителя. Его лицо сразу же приобрело бесстрастное выражение.
– Доброе утро, сэр. Меня зовут Энтони Бабингтон. – Гладкое, хорошо вылепленное лицо, обрамленное темными локонами и модной шляпой, простодушно улыбалось ему.
– Очень приятно, – ответил Уолсингем. – Чем могу быть вам полезен?
– Сэр, в скором времени я собираюсь совершить зарубежную поездку, поэтому хочу заранее обратиться за паспортом. Ваши помощники сказали, что я должен подать вам личный запрос.
– Эта будущая поездка… с чем она связана? Садитесь, пожалуйста. – Уолсингем указал на самый удобный стул.
– Я часто имею дела во Франции, сэр, особенно в Париже. – Бабингтон спокойно глядел на него.
– Какие дела?
– Мне немного неловко признаваться в этом, сэр. – Бабингтон наклонил голову и посмотрел на него из-под локонов, упавших на лоб. Его глаза были голубыми, как небо над Эгейским морем. – Дело в том, что я часто бываю при дворе, и для меня важно иметь хороший гардероб. Я также сообщаю ее величеству о новых модах и привожу разные безделушки, которые ей нравятся.
– Например?
– Перчатки, духи, книги стихов в кожаных переплетах…
– Значит, вы собираетесь ехать во Францию только для приобретения подобных вещей? Это то, чем занимается образованная английская молодежь? Скажите, почему вы сейчас не в Нидерландах и не сражаетесь вместе с вашими сверстниками? Сэр Филипп Сидни уже там, Кристофер Марло и молодой Эссекс – разве это не благороднее, чем оставаться при дворе, мотаться во Францию и обратно и привозить женские безделушки? – Уолсингем был удивлен собственной вспышкой гнева. – Вы похожи на одну из ручных собачек, которых прячет под юбками королева Шотландии.
