Книга Алое восстание, страница 12. Автор книги Пирс Браун

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Алое восстание»

Cтраница 12

На улицах тихо и безлюдно. Я направляюсь к форуму. Ночная смена скоро закончит работу. Внезапно я слышу шорох, и из тени передо мной неожиданно появляется мужская фигура. На лице у дядьки Нэрола хитрая ухмылка. Тусклый фонарь над головой освещает рваную красную рубашку и флягу в руке.

– Весь в отца, паршивец, – цедит он презрительно, – глупый и самовлюбленный.

Я сжимаю кулаки:

– Пришел помешать мне, дядюшка?

– Я не смог помешать твоему папаше прикончить себя, – хмыкает он. – А он был намного лучше тебя. Держал себя в руках.

Делаю шаг вперед:

– Мне не нужно твоего разрешения.

– Маленький хвастунишка, посмотрите-ка на него! – Нэрол чешет в затылке. – И все-таки не делай того, что задумал. Мать хотя бы пожалей. Думаешь, она не знает, что ты улизнул из дома? Она в курсе. Сама мне сказала. Он, говорит, думает отправиться вслед за папашей и своей девчонкой.

– Если знает, что же не остановила?

– Ну уж нет. Мужчины должны сами совершать свои ошибки. Только не думаю, что твоя Эо хотела бы этого.

– Ты ничего не знаешь, – тыкаю пальцем ему в грудь. – Ничегошеньки не знаешь о том, чего она хотела!

Она сказала, что мученичество не для меня, вот и поглядим.

Дядька пожимает плечами.

– Ладно, тогда хоть провожу, раз ты такой кретин… Лямбда с петлей дружит, – добавляет он с кривой усмешкой. Перебрасывает мне флягу, и я иду вслед за ним. – Знаешь, я пытался отговорить твоего отца. Мол, толку от слов да танцев – что от этой вот пыли под ногами. С кулаками даже полез, да разве с ним сладишь? Уложил меня и не почесался. – Он вяло изображает удар правой. – Бывает такое дело, что человек решил уже все для себя и хрен его отговоришь.

Прикладываюсь к фляге и протягиваю ее обратно дядьке. Бражка гуще обычного, и вкус какой-то странный. Он разрешает мне допить остатки.

– Вот и ты, небось, уже все для себя решил, да? – Нэрол стучит себя пальцем по лбу. – Понятное дело. Помню, как учил тебя танцу.

– Гадючий у меня норов, так ты всегда говорил, – усмехаюсь тихонько.

Идем молча. Он кладет руку мне на плечо. Вздыхаю, проглатываю комок, подступающий к горлу.

– Бросила меня, взяла и бросила! – вырывается у меня.

– Значит, так надо было, – вздыхает он. – Девка-то неглупая была.

Когда заходим на форум, я не выдерживаю и заливаюсь слезами. Дядька обнимает меня, целует в макушку. Это все, что он умеет, к нежностям не приучен. Бледное, изможденное лицо, густая шевелюра вся седая, верхняя губа обезображена шрамом.

– Привет там всем в долине, – шепчет он мне на ухо, царапая шею колючей щетиной. – Выпей с братьями, и жену мою поцелуй за меня. Танцору особый поклон.

– Танцору?

– Познакомишься… А встретишь деда с бабкой, скажи, что мы до сих пор за них танцуем и скоро, мол, увидимся, недолго осталось. – Он шагает прочь и, не оборачиваясь, добавляет: – Разбей цепи! Слышишь?

– Слышу.

Остаюсь один на площади перед виселицей, на которой покачивается тело. Подхожу ближе, хоть и знаю: здесь всюду камеры. Поднимаюсь на эшафот, ступеньки железные, не скрипят. Эо висит неподвижно, как кукла. Лицо белое как мел, рыжие волосы шевелит ветерок из ржавых вентиляторов на потолке.

Перепиливаю веревку заныканным из шахты тесаком, осторожно опускаю тело и подхватываю на руки. Иду, петляя старыми туннелями, в ткацкую. До пересменки еще несколько часов, женщины поднимают головы от работы и молча наблюдают, как я несу Эо к вентиляционному ходу. Моя сестра Лианна тоже здесь. Высокая и молчаливая, вся в мать, она смотрит на меня сурово, но остановить не пытается. Никто не вмешивается, и никто не скажет ни слова о том, где я похороню жену, даже за шоколад, который выдают доносчикам. За три поколения у нас в поселке так похоронили пятерых, и каждый раз за это вешали.

Мой последний подарок Эо.

Женщины со слезами тянут руки, прикасаясь к мертвому лицу. Помогают мне открыть проход и втащить тело в тесную трубу вентиляции. Я пробираюсь туда, где мы любили друг друга под звездами, где она говорила мне о главном, а я не слушал. Может, теперь ее душа будет рада увидеть меня там, где мы были счастливы.

Копаю могилу под деревом, пачкая руки в земле нашей планеты, такой же красно-рыжей, как волосы Эо. Целую ее пальцы с обручальной лентой, кладу кровавые лепестки гемантуса на грудь, над сердцем. Серединку цветка прячу за пазуху. Целую в губы, начинаю засыпать землей, но потом, разрыдавшись, бросаюсь назад, снова целую и долго лежу рядом, не в силах расстаться, пока лучи восходящего солнца не озаряют край стеклянного купола крыши. Красная заря слепит глаза, а слезы все текут и текут. Забираю свою головную повязку, которая оставалась у Эо в кармане. Пропитанная моим потом, теперь она мокрая от слез.

* * *

У дверей дома Киран в сердцах дает мне оплеуху. Лоран смотрит угрюмо, не в силах выговорить ни слова. Тесть с опущенной головой прислонился к стене. Переживают, что упустили меня. Мать молча подает завтрак. Мне что-то нехорошо, трудно дышать. Возвращается с работы Лианна и помогает с готовкой. Когда сажусь есть, целует меня в макушку, вдыхая запах волос. Мать сидит рядом, держит за руку и смотрит так, словно удивляется, как быстро нежная младенческая ладошка стала такой большой и грубой.

Заканчиваю есть как раз к приходу Дэна с крабами. Когда меня уводят прочь, мать так и остается сидеть за столом, глядя на то место, где лежала моя рука. Наверное, ей кажется, что, если не смотреть, ничего и не случится. Мать сильная, но у любой силы есть предел.

В девять утра меня вешают на форуме перед собравшейся толпой. Голова кружится, сердце бьется с перебоями, словно замирает. В ушах звучат эхом слова золотого губернатора.

«И это все, что вы можете?»

Да, мы поем, мы танцуем, мы любим. Еще роем землю. Потом умираем, и нам редко удается самим выбрать себе смерть. Этот выбор – наше единственное оружие. Но его недостаточно.

Мне разрешают последнее слово. Я зову Дио. Глаза у нее красные, опухшие от слез. Она слабее своей сестры.

– Что тебе сказала Эо перед смертью? – спрашиваю с трудом, рот едва шевелится, челюсти совсем онемели.

Дио оглядывается на мою мать, та хмурится и трясет головой. Они не хотят мне говорить. Даже теперь, когда я вот-вот умру.

– Сказала, что любит тебя, – отвечает она, отвернувшись.

Я не верю, но все равно улыбаюсь и целую ее в лоб. Ужасно кружится голова. Едва выговариваю:

– Передам от вас привет.

Песню не пою, мученичество не для меня.

Моя смерть не имеет смысла. Это любовь.

Эо права, чего-то я не понимаю. Не победа, а чистой воды эгоизм. Она хотела, чтобы я жил для большего. Хотела, чтобы я сражался. Но вот я здесь, на эшафоте. Умираю вопреки ее желаниям. Я сдался. Потому что было слишком больно.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация