И все-таки страшно.
Смогу ли я вынести следующий урок?
Смогу ли выглядеть таким же холодно-безразличным, как Августус? Его лицо даже не дрогнуло, когда вешали мою жену. Теперь я хорошо понимаю почему. Золотые правят, потому что могут то, чего не могу я.
* * *
Я сейчас один, но знаю, что скоро выйду к остальным. От меня хотят, чтобы я проникся тяжестью совершенного, ужасом и одиночеством и лишь потом, встретив других победителей, испытал облегчение. Убийства объединят нас, свяжут накрепко, и общество себе подобных станет целительным бальзамом для израненных душ. Как бы ни ненавидел я своих сокурсников, теперь буду убеждать себя, что люблю, потому что нуждаюсь в их обществе и утешении, в осознании того, что я не один такой. И они точно так же нуждаются во мне. Объединенные кровавой тайной, мы станем одной семьей.
Я прав.
Первым встречаю Рока, нашего поэта. Не думал, что этот способен убить. У него кровоточит затылок, кровь запеклась и на правом локте. Чья кровь? Лицо заплаканное, глаза покраснели и опухли… А вот и Антония. Как и мы, обнаженная, она шагает молча, с достоинством статуи в сиянии золотых волос, оставляя на каменном полу кровавые следы.
Как теперь встречаться с Кассием? Хорошо бы, его убили. Он чем-то напоминает Танцора: веселый, обаятельный, но под внешней оболочкой – хищный зверь. Теперь у него есть причина для ненависти, повод убить меня. До сих пор ни у кого не было оснований меня ненавидеть, это непривычно и страшно… Как же они надеются сделать нас сплоченной группой? Кассий знает, что кто-то убил его брата, другие потеряли друзей. Братство неминуемо пожрет само себя. Наверняка так и задумано. Следующим испытанием станет междоусобная война.
Остальных выживших мы находим в просторном зале, похожем на пещеру. На каменных стенах – горящие факелы, посередине – длинный деревянный стол с какой-то едой. В открытые окна вползает ночной туман. Сразу вспоминаются старые сказки о временах, которые называют Средневековьем. У дальней стены возвышается огромная каменная стела с сияющей золотой ладонью в центре, знаком примаса. По сторонам – вышитые золотом черные знамена с оскаленными волчьими мордами. Символ понятен: каждый из отпрысков благородных семейств считает себя достойным возглавить братство, но примас может быть только один.
Бродим привидениями по каменному лабиринту замка, пока не находим комнату, где можно помыться.
Поток ледяной воды, бегущий по желобу в полу, уходит сквозь отверстие в стене, уже окрашенный кровью. В этом царстве камня и тумана сам себе кажешься призраком.
В пустом арсенале для каждого приготовлен именной узелок с черно-золотой униформой братства. На высоких воротниках и рукавах скалится все та же волчья пасть. Я беру свой узелок и одеваюсь в одиночестве в какой-то кладовке. Там я забиваюсь в угол и сижу молча. Здесь так холодно и уныло. Родной дом остался так далеко.
Меня находит Рок, ему идет новая форма – стройный, как золотой летний колос, высокие скулы, теплые глаза, но лицо его бледно. Опускается на корточки рядом со мной и через некоторое время молча берет за руки. Отворачиваюсь, но он держит их и ждет, пока я не поднимаю голову.
– Если падаешь в воду и не плывешь, то утонешь, – произносит он тихо. – Значит, надо плыть.
Выдавливаю из себя смешок:
– Логика поэта.
Рок пожимает плечами:
– На хлеб не намажешь, да? Тогда вот тебе факты, брат. Такова система. Низшие цвета рожают детей с использованием ускорителей роста – полгода беременности, а то и меньше. Если не считать черных, нас одних вынашивают как положено, девять месяцев. Матери не принимают ни ускорителей, ни нуклеинов, ни болеутолителей. Как ты думаешь – почему?
– Чтобы продукт был натуральным? – предполагаю я.
– А кроме того, чтобы дать самой природе возможность убить слабых. Бюро стандартов твердо убеждено, что тринадцать целых шесть тысяч двести тринадцать десятитысячных процента золотых должны умереть еще в младенчестве, и если этого не происходит, они помогают природе делать свое дело. – Он разводит худыми руками. – Ничего не попишешь, цивилизованная жизнь подавляет естественный отбор. Мы не должны выродиться в мягкотелую расу. Отсюда и Проба со всеми ее прелестями, только на этот раз инструментом отбора выступаем мы сами. Моя… жертва… он был никем, мир его праху. Из захудалого семейства, ни мозгов, ни честолюбия, – Рок хмуро усмехается, – ничего, что могло бы заинтересовать бюро. Вот почему он умер.
А почему умер Юлиан?
Рок знает, что говорит: у него мать работает в бюро стандартов. Судя по всему, он сам ее терпеть не может, и это нас сближает. Но не только – слова его звучат утешительно. Он не согласен с правилами, но вынужден им следовать. Значит, и я могу вытерпеть, пока не наберусь сил их изменить.
– Пошли к остальным, – киваю я, поднимаясь на ноги.
В парадном зале над стульями вокруг стола сияют золотом наши имена, уже без результатов испытаний. Имена появились и под рукой примаса на черной стеле. Мое стоит верхним, но до вожделенной цели еще расти и расти.
Кое-кто плачет за столом, утешая друг друга, некоторые молча сидят на полу, привалившись к стене и опустив голову на руки. Какая-то девушка бродит, припадая на ногу, в поисках пропавшей подружки. Антония злобно сверлит глазами малыша Севро, который деловито уплетает что-то с тарелки. Ни у кого больше, похоже, аппетита нет. Честно говоря, не ожидал, что он выживет, девяносто девятый на экзаменах и последний отобранный в братство. Согласно теории Рока, шансов у Севро не было.
Великан Титус обзавелся синяками, кулаки разбиты в кровь. Он стоит в стороне с надменной усмешкой, словно все происходящее – чья-то удачная шутка. Рок что-то тихо говорит хромой, которую зовут Лия, и та с рыданиями бросается на пол, сдергивает с пальца кольцо и отшвыривает в сторону. Огромные оленьи глаза блестят от слез. Рок садится рядом, берет ее за руку. Во всем зале спокоен он один. Неужели так же спокойно и сосредоточенно он только что душил кого-то в камере?
Осматриваюсь, крутя на пальце золотое кольцо. Кто-то дает мне шутливый подзатыльник:
– Привет, брат!
– Кассий! – киваю приветливо. Его золотые локоны даже не растрепались.
– Мои поздравления, а то я уж боялся, что у тебя вся сила в мозгах, – смеется красавчик, но в глазах его заметен тревожный огонек. Обнимает меня за плечи и оглядывает зал, морща нос. – Ну что за нюни развели, позорище! – Ухмыляясь, кивает на девицу с разбитым носом. – Превратилась в какую-то страшилу… хоть ее и раньше нельзя было назвать красавицей, а? Что скажешь? – Я молчу, не в силах собраться с мыслями. Кассий хмурится. – Ты что, тоже в трансе или горло перебито?
– Просто не до шуток сейчас, – кривлюсь я, – мне здорово досталось по башке. Еще, кажется, плечо вывихнуто. К такому я не привык.
– С плечом мы мигом разберемся… – Он небрежно хватает мою руку и сильно дергает, выправляя сустав. Я успеваю только охнуть от боли. Кассий довольно хохочет, хлопая меня по тому же плечу. – Отлично! Теперь мне подсоби.
