Я понимаю, к чему он клонит. Он смотрит на Титуса ледяным взглядом рудничной змеи, преследующей жертву. Что ж, пусть кусает, мешать не буду, хотя совесть и грызет меня. Рок глядит на меня вопросительно, он уже заметил странность в моем отношении к Кассию.
– И Титусу тоже, – киваю, – кого-то послабее.
– Кого-то – да.
Он думает о брате, хотя имя Юлиана не произносит. Молчу и я, пускай сам дозреет, так лучше. Пусть мой друг думает, что его брата убил наш общий враг. Это выход.
– Кровь родит кровь родит кровь родит кровь… – шепчет Рок.
Ветер несет его слова через озаренную пламенем равнину на запад, где на высоких горных пиках, упирающихся в небо, уже растут снежные шапки. От мрачного величественного пейзажа захватывает дух, но взгляд Рока не отрывается от моего лица.
* * *
Немного утешает то, что рабы Титуса – не слишком надежные союзники и едва ли приносят много пользы. Без промывания мозгов наподобие того, которому подвергаются мои сородичи в шахтах, эти новообращенные выполняют приказы исключительно из страха выйти из училища изгоями, и делают ровно то, что от них требуют, но не больше. Это их способ выразить протест. Дерутся, где поставят и с кем велят, даже если обстановка поменялась. Собирают ягоды, на которые покажут, даже если они ядовитые. Кладут камни, пока стена не рухнет под собственной тяжестью. Не сделают ни шагу без приказа, даже если ворота во вражескую крепость окажутся открытыми, – так и будут стоять перед ними, почесывая задницу.
Кроме насилия, захвата рабов и разорения полей и садов Цереры под стенами крепости, герои Титуса ни на что не способны. Им не под силу даже выкопать нормальные туалеты, и они испражняются где попало, даже в реку, надеясь, видимо, заразить единственный источник питьевой воды защитников крепости. Когда одна из девиц свалилась за этим занятием в воду и барахталась в собственном дерьме, зрелище было до крайности комичное. Впрочем, смеяться может себе позволить только братство Цереры, которое заперлось за крепкими стенами, ест хлеб из собственных печей и мед из своих ульев.
Однако вскоре и им стало не до смеха, когда Титус притащил к воротам одного из рабов, высокого красавца с насмешливой улыбкой, явно дамского любимца, и отсек ему ухо. Несчастный, никак не ожидавший подобной жестокости, кричал и плакал, как младенец.
Кураторы ничего не делают, чтобы остановить насилие, даже сама Церера, лишь наблюдают с небес, как роботы-санитары спускаются с Олимпа на помощь раненым.
На двадцатый день от начала обучения, когда люди Титуса попытались выбить ворота крепости стволом поваленного дерева, защитники Цереры сбросили им со стены корзину, полную хлеба. Осаждающие тут же оставили свой импровизированный таран и передрались между собой, вырывая друг у друга еще теплые лепешки, однако вскоре обнаружили, что испечены они с обломками бритвенных лезвий. Стоны оглашали окрестности до самого вечера.
Титус не замедлил с ответом. К ночи он явился под стены в сопровождении пяти новых рабов, включая одноухого и девушку, пойманную арканом. Отвесив шутовской поклон зрителям на стенах, раздал четырем рабам длинные палки и приказал бить девушку. Высокая и сильная, почти как он сам, поначалу она не вызывала особой жалости, но только поначалу.
Когда Титус понял, что удары наносятся больше напоказ, он разозлился и пригрозил рабам, что официально обвинит их в неподчинении. Под страхом стать изгоями они стали бить всерьез, и вскоре золотые волосы жертвы окрасились кровью. Когда ее крики затихли и Титусу надоело, он схватил полумертвую девушку за волосы и поволок назад в свой лагерь.
Мы наблюдали всю сцену из укрытия на холме, и потребовались совместные усилия Лии и Куинн, чтобы не дать Кассию броситься на выручку. Я убеждал его, что девушке не дадут умереть и избиение было лишь спектаклем. Рок мрачно сплюнул в траву и взял Лию за руку. Маленькая и хрупкая по сравнению с нами, она все же придает ему силы.
Однако кровавое представление на этом не закончилось. На следующее утро мы узнали, что Титус вернулся среди ночи и положил свою жертву, связанную и с кляпом во рту, перед самыми воротами крепости, замаскировав ее травой. Затем одна из его помощниц в лагере, притворяясь рабыней, принялась вопить во все горло, что ее избивают и насилуют.
Неизвестно, что думала брошенная пленница. Возможно, надеялась, что ее освободят или вмешаются кураторы и она вернется домой к родителям, книгам и урокам верховой езды, но уж точно никак не ожидала попасть на рассвете под копыта, когда взбешенные всадники Цереры пустятся галопом из распахнутых ворот спасать ее. Они поняли свою ошибку и возвратились, только когда услышали за спиной жужжание робота, спешившего унести истоптанное тело на Олимп.
Девушка так и не вернулась, однако кураторы и тут не посчитали нужным вмешаться. Тогда зачем они вообще нужны, спрашивается?
Я хочу домой. Хоть в Ликос, хоть в пентхаус, где я был в безопасности с Танцором, Маттео и Гармони.
* * *
Проходит еще несколько дней. Рабов больше брать неоткуда. Братство Цереры прячется за стенами, наружу никто не высовывается, факелов на стенах больше нет. Все плодовые деревья по эту сторону стен вырублены, а поля вытоптаны, однако посевы и сады имеются и в крепости, река не пересыхает, а хлеб из печей все такой же сытный. Осаждающим остается разве что подъедать последние опавшие яблоки, да и это опасно, потому что в них попадаются иголки и осиные жала. Поход Титуса окончился ничем. Теперь, как любой тиран, проигравший войну, он обратит свой гнев на внутренних врагов.
25
Междоусобная война
Прошел уже месяц учебы, но другие братства до сих пор никак себя не проявили, если не считать дыма отдаленных костров. Всадники Цереры безнаказанно объезжают границы наших земель с тех пор, как бойцы Титуса отступили в замок. Нет, не замок, теперь это просто ночлежка.
Ранним утром мы с Кассием подбираемся крадучись почти к самым воротам. Шпили башен еще окутаны туманом, привычная в нашем горном климате пасмурная пелена висит в небе, едва пропуская солнечный свет. Звуки из-за каменных стен отдаются звенящим эхом в сыром стылом воздухе. Слышен рокочущий бас Титуса, который командует подъем, его проклятия, чья-то ругань в ответ. Вставать подчиненные явно не торопятся, да и можно их понять: койки в общей спальне, пожалуй, единственное удобство в замке. Наверное, кураторы и поставили их для того, чтобы добавить соблазнов лентяям. У нас такой опасности нет, спать приходится на каменном полу вокруг костра, свернувшись калачиком впритирку друг к другу. Чего бы я только не отдал сейчас за нормальную постель!
Мы притаились на обочине каменистой дороги, ведущей вверх к сторожевой башне. Сквозь плотный туман трудно что-либо разглядеть, но, судя по звукам, внутри поднимают на ноги рабов. Кашель, ворчание, крики команд. Затем протяжный скрип, звяканье цепей, визг ржавых петель – открываются ворота. Кассий тянет меня в сторону, мы прижимаемся к земле. Мимо шаркающей походкой движется цепочка невольников, бледные лица словно светятся в утреннем сумраке. Провалившиеся щеки, тусклые взлохмаченные волосы, знаки на руках едва различимы сквозь корку грязи. Застарелый запах немытого тела бьет в нос, и я вздрагиваю от внезапного страха, что дым костра, пропитавший одежду, снова выдаст меня. К счастью, опасения мои напрасны. От Кассия не слышно ни звука, но я чувствую его гнев.
