– Это Энни, – сказала Элис, появившись следом за нею.
– Ой, что-то ты хреново смотришься, – сообщила Энни Поли. Втроем они эскортировали Поли в переулок и с некоторым трудом запихали в экипаж. Элис Нейлон уселась Вику на колени. Самого Вика зажало между стенкой экипажа и Поли. Он пытался придумать план дальнейших действий. Он сильно пожалел, что не поладил как следует с Эдит Бонавентурой, потому что блокнот ее отца мог чем-то помочь в разгадке болезни Поли. Вик начинал подозревать, что совершил ошибку.
– Поверить не могу, что это Поли де Раад, – сказала рикша спустя пару миль. – Он мертв или где?
– Поворачивай налево, на Фойгт, – скомандовал ей Вик.
– Ладно, забудь.
– Приехали? – спросила Элис.
В комнате на задворках Фойгт-стрит мало что изменилось. Вонь не ослабевала. Поли пришел в себя, как только приблизился к комнате, и унюхал вонь за двадцать ярдов. Голова его вздернулась, ноздри раздулись. Он пассивно стоял на ступеньках, пока Вик сражался с замком, а рикша неспешно трусила в ночь некорпоративного захолустья, но ясно было, что происходящее заинтересовало Поли.
Если Поли заинтересовался, то и мальчик внутри – не меньше. Войдя в комнату, они обнаружили, что мальчишка сполз с раскладушки и забился в угол. Он был наг. Он смотрел на них с мягкой улыбкой и делал странные толкающие жесты в направлении Поли. Поли улыбнулся ему в ответ. Тело мальчишки сотряслось с ног до головы; под слоем грязи кожа его сделалась восково-прозрачной и немного натянулась, словно изнутри что-то прорастало.
– Ты мне не нужен, – сказал ребенок на три голоса – не как человек, а как электронный синтезатор. Из одного глаза выпорхнули несколько ярких мошек. Внезапно мальчишка рванулся к двери, но Поли перехватил его и дернул к себе за плечо. От этого их обоих закрутило.
– Эй, – произнес Поли словно себе самому, – полегче, проказник.
Они топтались так мгновение, вцепившись друг в дружку, потом рухнули на раскладушку, где остались лежать в тесном объятии. Поли улыбнулся широкой дружелюбной улыбкой и прижался щекой к лицу мальчика, зашептав ему что-то на ухо. Мальчик посмотрел в потолок пустым взором и тоже стал улыбаться.
Вик понятия не имел, что творится.
– Надо это прекратить! – заявил он.
Элис не думала, что надо это прекратить.
– Поли не причинит ему вреда, – сказала она. – Глянь. Они подружились.
– Этого, – сказал Вик, – я и боялся.
Ситуация не менялась минуты две, после чего лицо мальчишки осветилось изнутри: могло показаться, что кто-то зажег лампочку в его черепе. Рот медленно раскрылся, и свет воссиял оттуда по всей комнате, заливая тело Поли де Раада: яркий и жесткий, как радиация, содравшая с него пятнами кожу много лет назад. Свет был слышен, как органная музыка. Он исходил у мальчика изо рта, но так быстро отражался от стен, что легко было заподозрить и другой источник. Вик с Элис прикрыли глаза, пока они не привыкли к этому яростному сиянию, не дающему тепла. Затем свет померк, в комнате снова стало темно и тихо, и на койке остался лежать на своих одежках сконфуженный грязный голый мальчишка с Пойнта. Рядом с ним лежал Поли де Раад, открыв глаза, и орал на старого друга Вика:
– Ах ты, подонок! Ах ты, говнюк!
– Поли… Я…
– Это дочерний код, Вик! Ах ты ж, дилетантишко гребаный, ты мне дочку притащил, и я теперь на шаг от смерти!
Строго говоря, шагать Поли больше не мог. Он лежал на койке недвижим, если не считать отдельных участков на лице, глаз и губ. Глаза его от натуги полезли из орбит. Челюсти он так стиснул, что голос звучал словно при ретрансляции по зашумленному каналу с парковочной орбиты. Слышался треск зубов. Руки Поли сжимали одежду.
– Это не я, – вымолвил он. – Я – это я? – И вдруг захохотал. Смех был, несомненно, де Раадов, его помнили во множестве мест, от Сердца Карла до Мотеля Сплендидо, где хохот этот сулил заварушку. – Эй, Вик! Ты помнишь старые добрые деньки?
При этой мысли он будто бы расслабился. Вздохнув, повернулся на постели лицом к мальчику; изо рта у ребенка холодной тапиокой сыпался код. Вик с Элис растащили их. Мальчик дергался в конвульсиях, катался по раскладушке, сворачивался в позе эмбриона, бормотал что-то сам себе на три разных голоса. К тому моменту Поли де Раад снова потерял сознание, он ухитрился сорвать с себя часть одежды, и голые руки его приняли такой же восковой оттенок, что и у ребенка.
– Это была ебенематическая ошибка, – сказал Вик. – Надо его назад в клуб, бля, и быстро.
Элис покачала головой.
– Оставь его со мной, – велела она. – Ему теперь нужно оставаться тут. Не хочу, чтобы в «Семирамиде» об этом пронюхали.
– Элис, о чем ты только думаешь?
Элис рассеянно улыбнулась.
– Я о нем позабочусь, – ответила она. Глаза девчонки обратились внутрь, и Вик понял, что она с кем-то на связи. Элис было только восемь, но это не значило, что от нее нет проку: наоборот, она числилась у Поли де Раада лучшей девочкой. Она уже просекла, что почем. Она отдавала распоряжения.
– Да, – проговорила она, – десять минут, Картограф. На задах Фойгта. Рикша не справится. Слышь, ты, не еби мне мозги. И не суйся сюда, – она слегка фыркнула, – иначе траблов не оберешься. Да-да, ты уже это слышал, так что заткнись и работай. – Она еще немного поболтала с Картографом, потом взгляд Элис снова сфокусировался, и она обратилась к Вику: – Ты еще тут, Вик? Вообще-то, ты мне уже не нужен.
Серотонин пожал плечами и пошел к двери. На полпути его настигла реплика Элис:
– И, Вик, лучше бы ты дотумкал, как эту муть разрулить.
Два часа пополуночи: Вик ощущал отстраненность от всего, в особенности от Поли. Де Раад всегда считал Вика своим современником. Он был крайне далек от истины, но за двадцать лет в деле Вик привык расценивать подобные утверждения как отложенный комплимент за некие будущие заслуги, хотя в толковом словаре Поли сие скорее означало соотнесение с чокнутым и безбашенным поколением. В начале их дружбы Вику такие заявления польстили бы, но сейчас ему меньше всего хотелось окончить дни свои в стиле Поли или его дружков. Дополнительно осложнял его положение тот факт, что вина за нынешние проблемы Поли лежала именно на Вике.
Улицы опустели, к утру соленый туман обещал пролиться дождем. Вик в нерешительности постоял на перекрестке Фойгт и Альтависта, но возвращаться в клуб «Семирамида» не стал, а вместо этого поднял воротник плаща и поплелся на Стрэйнт-стрит в бар к Лив Хюле, где Лив зевала по одну сторону барной стойки, а Элизабет Кьелар что-то, запинаясь, ей объясняла по другую.
* * *
Примерно в то же время в другом конце города Лэнс Эшманн, человек, безошибочно узнаваемый благодаря своему сходству с постаревшим Эйнштейном, сказал ассистентке:
– По виду поверхности уже можно определить, глубоко ли в этом месте. Ребенком учишься определять это по цвету, по игре света, по движению воды. – На поверхностях самого Эшманна играл жесткий оранжевый свет уличных фонарей, а теневые операторы, которых он, недолюбливая, забросил, неловко ерзали по углам. – Нам нужны опытные образцы для уверенных оценок. Сыщик руководствуется стремлением исключить все факторы, не имеющие отношения к преступлению. Не только в этом деле, но и в мире вообще. Понимаешь? Нет? Ну ладно. Ты пока подумай над моими словами, а я проведаю своего приятеля Эмиля Бонавентуру.
