В конце концов Тиг Волдырь неуверенно затормозил у барака, на вид ничем не отличавшегося от прочих.
— Ну да, — удостоверился он, — вот мой дом.
В одном углу комнатушки стояла, рассеянно глядя в голограмму, женщина, похожая на Тига.
— Это Нина, — сообщил Тиг Волдырь. — Моя жена.
Эд посмотрел на нее сверху вниз. На лице его возникла широкая улыбка.
— Привет, — сказал он. — Рад тебя видеть, Нина. Найдется что пожевать?
* * *
В каждой клетушке стояла дешевая кухонная плита. Новочеловеки предпочитали вермишелевый суп. (Иногда там плавали объекты вроде кубиков льда, только теплые и синеватые.) Эд пробыл в Крольчатнике четыре недели. Как и все, спал он на полу, на матрасе. Днем Тиг Волдырь уходил в город — там толкнет абнормальные гормоны, тут разгонялки, только осторожно, чтобы на сестричек Крэй не наткнуться. Эд смотрел голограммы и ел пищу, приготовленную Ниной. По большей части время текло медленно. Эда терзала ломка. Ощущение болезненное: реальность зачастую надолго отдалялась, и ему было еще хуже оттого, что торчал он в странном местечке среди новочеловеков. Эд пытался вспомнить, кто он такой. Он помнил только Эда-персонажа, детали биографии которого проступали с кристальной ясностью, хотя в действительности ничего этого не происходило. После обеда на третий день Нина Волдыриха опустилась на колени рядом с Эдом, пока он сидел на матрасе.
— Могу я тебе помочь? — спросила она.
Эд взглянул на нее:
— Ты знаешь, да.
Он потянулся к ней, обхватил руками за ребра и, приложив некоторое усилие, заставил оседлать себя. Она не сразу поняла, чего он хочет. Потом с преувеличенной серьезностью стала строить недотрогу.
— Я же вся кожа да кости, — пожаловалась она.
Он коснулся ее: тело, по сути, ничем и не пахло, но постепенно стал проявляться плотный сладкий аромат. Он касался ее снова и снова, она дергала ногами, задерживала дыхание и что-то восклицала, дрожала и сворачивалась в клубочек. Глянув на руки Эда, она задрала хлопковое платьице до талии.
— Ой, — опомнилась она, — ты посмотри на себя. — И рассмеялась. — В смысле, на меня.
Ребра ее выступали как-то странно.
Потом она сказала:
— А разве это правильно? Мы с тобой неправильно поступили. Совсем неправильно.
Она издала шипение, подняла руку и провела ею по лицу, через голову.
— А разве это правильно?
Его до мозга костей продирало баковым отходняком. Органический эффект клеточной природы. Но было в этом ощущении что-то от ностальгии. Настойчивое, как подавляемый вопль, желание вернуться в утраченный любимый мир. Исцеления ему не видать, но на время помогал и секс. Твинки в ломке отчаянно жаждут секса, для них это все равно что морфин.
— Правильно, — сказал Эд. — О да. Вот так.
Четыре недели прожил он в Крольчатнике, и каждый обитатель этого местечка пытался имитировать Эда. Доводилось ли им прежде так тесно контачить с людьми? Какой смысл они в это вкладывают? Они слонялись на пороге барака и бросали в его сторону мрачные, апатичные взгляды. Типичный для него жест или манеру речи за час перенимали все новочеловеки. Дети носились из клетушки в клетушку, подражая ему. Нина Волдыриха подражала ему даже в соитии.
— Раскройся еще немножко, — предлагала она. Или: — Теперь я в тебе. — Смех. — В смысле, ты во мне. О Боже! Ой, бля! Бля!
Она была ему идеальной партнершей: незнакомка, да вдобавок еще загадочнее его самого. Кончив, она неловко вытянулась у него на руках и сказала:
— Ой, здорово-то как! Так удобно.
И спросила:
— Кто ты такой, Эд Читаец?
Вариантов ответа было несколько, но у нее тоже имелись свои предпочтения. Скажи он: «Я обычный твинк» — она неподдельно рассердится. Спустя несколько дней он почувствовал, как ломка отступает. Еще много времени пройдет, пока он вернется к себе, но голоса отходняка уже отдалялись. Он начал вспоминать детали жизни настоящего Эда Читайца.
— Я в долги залез, — объяснял он. — Я, наверное, всем в этой гребаной Вселенной должен.
Он посмотрел на нее сверху вниз. На миг они встретились взглядами, потом Нина внезапно отвела глаза, словно ей стало стыдно.
— Тсс, тсс, — произнес он с отсутствующим видом. Потом добавил: — Наверное, они только и хотят, что выбить из меня долг или прикончить. То, что на бакоферме случилось, — это еще цветочки: туда наведались первые в очереди.
Нина взяла его ладонь в свои.
— Ты же не такой, — сказала она.
Помолчав минуту, он ответил:
— Я помню себя ребенком.
— Каким?
— Не знаю. Мать умерла, сестра куда-то делась. Я только и хотел, что на ракетных кораблях летать.
Нина улыбнулась.
— Мальчишки часто этого хотят, — заметила она.
13
Пляж Чудовища
Кэрни с Анной пробыли в Нью-Йорке еще неделю. Потом Кэрни снова увидел Шрэндер. Это случилось на 110-й улице, на станции метро «Кафидрал-Паркуэй»: выпала какая-то пауза, разреженный промежуток в потоке дня, время застыло и ссохлось. Платформы опустели, а только что были полны — это прямо чувствовалось; обильно декорированные центральные решетки вентиляции уходили в гулкую тьму станции по обоим направлениям. Кэрни показалось, что он услышал какой-то звук, будто в вентиляцию залетела птица. Глянув туда, он увидел Шрэндер, ну, или ее голову.
— Попытайся вообразить, — сказал он однажды Анне, — что-то вроде лошадиного черепа. Не лошадиной головы, — уточнил он поспешно, — а именно черепа.
Лошадиный череп совсем не похож на голову, а скорее напоминает огромные искривленные ножницы для стрижки овечьей шерсти или костяной клюв, две половинки которого сходятся лишь на кончике.
— Вообрази, — продолжал он, — зловещую, умную, целеустремленного вида тварь, которая вроде бы не способна разговаривать. С черепа свисают несколько лент или полосок плоти. Даже на ее тень смотреть непереносимо.
[19]
В одиночестве на платформе «Кафидрал-Паркуэй» он этого зрелища тоже не вынес. Мгновение он глядел вверх, затем, развернувшись, кинулся наутек. Тварь молчала, но смысл ее появления был красноречив. Спустя некоторое время он оказался в Центральном парке, спотыкаясь и сломя голову драпая по дорожкам. Шел дождь. Еще через некоторое время он добрался до квартиры. Его трясло и выворачивало наизнанку.
