– Бруно. Мне часто снится одно и то же. – Она закинула руки за голову. – Как было бы прекрасно стать свободной! Подумай только! Мы могли бы не прятаться от людей, мы могли бы пожениться!
– Могли бы, – сказал я, хотя при всем желании не мог представить, что получилось бы из нашего брака. Я совершенно не знал Лауру, какова она без этой маски притворства, и теперь уже сомневался, хочу ли я жениться на ней вообще.
– Для тебя деньги что-нибудь значат? – неожиданно спросила она.
– Конечно. Я всегда хотел иметь много денег, но вряд ли продал бы за них душу дьяволу! А почему ты спрашиваешь?
– Меня интересует, на что ты пошел бы ради огромных денег?
– Что ты имеешь в виду?
Она повернулась на бок, ее рука медленно погладила мою, а сама она склонилась надо мной и заглянула в лицо:
– Готов ли ты рискнуть? Каждый человек имеет свою цену! Я знаю, что я, например, готова продать душу дьяволу, если деньги достаточно большие.
Я испугался, разговор принимал опасный оборот; я понял, что похож на слепца, который вдруг осознал, что находится на обрыве реки и только один шаг отделяет его от стремнины.
– Мне не нравится этот разговор, – сказал я, стараясь говорить спокойно, – но все может быть, все зависело бы от предложенной суммы.
– Да? – Ее пальцы ласково двигались по моей груди. – Что ты скажешь о трехстах миллионов лир?
Я замер. О таких деньгах я никогда и не мечтал! Триста миллионов лир – около двухсот тысяч фунтов!
– Так много?
– Состояние Бруно оценивается примерно в эту сумму, может быть, несколько больше. Кроме того, есть еще вилла. Я хочу сказать, Дэвид, если бы я была свободна и ты женился бы на мне, сто пятьдесят миллионов лир были бы твои. Я думаю, что при таких деньгах мы могли бы уехать из Италии. Ты мог бы вложить деньги в какое-нибудь дело в Милане или Риме, если бы не захотел взять их. Ты мог бы вернуть мне эти деньги, когда достиг бы успеха, а еще лучше другой вариант: я стала бы твоим партнером. Я хочу чем-нибудь заниматься, Дэвид. Это возвратило бы мне интерес к жизни.
– Я и не подозревал, что тебя ждет такое богатство, – ответил я озадаченно. – А ты уверена, что состояние Бруно завещано тебе?
– Да. У меня есть копия завещания. На самом деле его состояние еще больше, но часть наследства он завещал дочери, Валерии. Мне завещано две трети, а ей – одна треть его состояния.
– Я не знал, что у Бруно есть дочь.
– Жена Бруно умерла за три года до нашей встречи, сейчас Валерии около девятнадцати. Она заканчивает образование в Англии.
– Она вернется в Италию?
– Может быть, не знаю. Триста миллионов, Дэвид! Это же новая жизнь! И прекрасное будущее.
– Не понимаю, как можно строить воздушные замки, Лаура. Ты сама говорила, что Бруно может жить еще долгие-долгие годы.
– Знаю. – Огонек ее сигареты вспыхнул и погас в темноте. – Но это так ужасно! Бруно будет жить долго, и я прекрасно понимаю, что у него нет другой радости в жизни, кроме самой жизни.
Я ничего не ответил.
– Мне снилось, что он умер, – прошептала она после длинной паузы.
– Забудь об этом, Лаура, – остановил я ее.
– Ты представляешь, ведь его жизнь действительно висит на волоске?! – продолжала она, словно не слыша меня. – В один прекрасный день и ты можешь поскользнуться, упасть, ослабленному организму Бруно достаточно легкого толчка, и Бруно умрет.
– Это, невероятно! Как это я могу поскользнуться? – возразил я.
– Бывают же несчастные случаи. – И снова ее прохладный палец пополз по моей груди. – Триста миллионов, Дэвид. Половина – тебе, половина – мне.
– Что ты хочешь сказать, Лаура? – спросил я. – Говори яснее.
– Не кажется ли тебе, что, уронив его, ты совершил бы акт милосердия?
Я не поверил своим ушам, не поверил, что Лаура говорит серьезно. Не может быть, но она была все так же холодна и спокойна, ее голос даже не дрогнул, а ее руки ласкали меня, но она предлагала мне стать убийцей ее мужа!
– Ты считаешь, что было бы актом милосердия, если бы я случайно поскользнулся и упал? Зачем говорить о том, чего не может случиться?
– Но, дорогой, почему ты так туп? Бывают же несчастные случаи?
Я задержал дыхание. Пришло время ответить таким же ударом.
– Это будет убийством, Лаура.
Ее пальцы скользнули вдоль моей руки.
– Дэвид, не выдумывай! Конечно же нет. Если твоя совесть так строптива, назови это милосердием избавления. Если конь сломал ногу, его пристреливают, не правда ли?
– Хотел бы я видеть лицо судьи, когда он услышит твой аргумент!
– Судьи? При чем тут судья?
– Это было бы убийством, Лаура, – заявил я твердо. – Неужели ты этого не понимаешь?
– Какое имеет значение, как это назвать? – повысила голос она. – Кто узнал бы? Большинство мужчин даже не задумались бы. Триста миллионов – это обеспеченная жизнь, и, кроме того, дорогой, не будет ли это лучше и для Бруно, для него это избавление от страданий.
– Обеспеченная жизнь? А если кто-то докопается до истины? Спасут ли деньги тебя от обвинения соучастницы убийства? Я убежден, что триста миллионов не оплатили бы подобные счета!
– Не запугивай меня! Никто ничего не узнает. Это был бы несчастный случай.
Я щелкнул выключателем, яркий свет осветил комнату. Я посмотрел на нее.
Лаура, глядя прямо мне в лицо невинными глазами, заморгала. Легкая улыбка играла на ее чувственных, ярких губах, руки сложены на груди, красновато-медные волосы в беспорядке рассыпались по подушке.
– Зачем ты включил свет? – жалобно спросила она.
– Послушай! – резко сказал я. – Мотив налицо! Отличный мотив! Полицейским достаточно будет увидеть эту комнату, и у них не будет ни тени сомнения, что мы любовники. И не обманывайся насчет Марии и сестры Флеминг, они нас подозревают и своего шанса не упустят.
– Дэвид, не кричи! – Лаура подняла руку и прикрыла глаза от света. – Пожалуйста, выключи свет.
– Нет! Я не знаю, как ты заговоришь, если случится так, как ты предлагаешь, – а я надеюсь, что не случится, – но если ты говорила серьезно, то мы немедленно с тобой должны расстаться. А теперь скажи – ты говорила серьезно?
– Почему ты так расстроился, Дэвид? Кстати, о чем мы говорили?
– Ты предлагала мне убить Бруно. Ты это говорила.
Она нахмурилась:
– Не называй это убийством, дорогой. Если ты его уронишь… Так ведь он и сейчас почти что труп.
Я соскочил с кровати и накинул халат.
– Ты серьезно об этом думаешь?
