Костя был человеком на редкость терпеливым и, как
рассказывала Женя, из себя практически никогда не выходил. Единственным
признаком раздражения и злости было у него то, что он иногда вдруг прикрывал
глаза на несколько мгновений.
Вот и сейчас Костя вдруг прикрыл глаза, а потом взглянул на
Лиду и терпеливо так объяснил:
– Затем, Лидочка, что, пока ты по заграницам своим
раскатывала, мы с Серегой соседями были. Соседями и друзьями. А мать ему в КПЗ
первые передачи носила вместе с твоей тетей Симой. Понятно? Я не в упрек тебе
говорю, – тотчас спохватился добродушный Костя, увидав, как исказилось Лидино
лицо. – Только ты Серегу успела уже забыть. Не твоя вина, понимаю, так жизнь
сложилась. А мы его помним. И еще… ты извини, может, не мое дело такие вещи
тебе говорить, но… Но ты все же вспоминай иногда, кого он на тот свет отправил.
Несколько секунд Лида не могла справиться с голосом, но
наконец все же ухитрилась кое-как выдохнуть:
– Откуда ты знаешь?
Костя быстро вспыхивал и быстро остывал: сейчас лицо его
имело виноватое выражение:
– Мать сказала.
– Понятно… – пробормотала Лида, отводя глаза.
Ну да, она так и знала, что тетка непременно кому-нибудь
проговорится о той постыдной, давней-предавней истории. Еще ладно, если
известно обо всем стало только Поливановым, а ну как весь дом судачил насчет того,
что Серега Погодин вдруг, спустя пятнадцать лет, взял да и рассчитался с
сукиным сыном, который однажды едва не изнасиловал Лиду – тогда еще совсем
девочку? Мало-де было Сереге, что он еще тогда избил Майданского-младшего чуть
не до смерти – вдруг, через столько-то лет, вновь взыграло ретивое, и на сей
раз пакостник не ушел живым.
Чепуха, конечно. Сергей отлично знал, что та позорная
история давно перестала иметь для Лиды значение. Ведь Майданскому ничего не
удалось с ней сделать! Ну, напугал он ее, это точно… ну и что? Вломил ведь ему
Серега по первое число – и этим словно бы перечеркнул несвершившуюся беду. А
Лида вообще очень хорошо умела забывать о неприятностях – тем более если на
смену старым приходили новые. А со дня замужества с Виталием этих неприятностей
на нее валилось – успевай только считать! И работать во Францию она уехала не
оттого, что спасалась от тягостного прошлого, она бежала от мучительного
настоящего!
Да, что и говорить – когда она узнала, кого именно убил
Сергей, сразу мелькнула пугающая мысль, что здесь не обошлось без старой раны,
зиявшей между ним и этим негодяем Майданским. Но она даже вообразить не могла,
что об этом говорят, судачат соседи, что ее, выходит, косвенно обвиняют в
случившемся…
Ладно, все это чепуха. Подумаешь, ну, посудачат о ней – не
привыкать стать! Все ее счеты к Майданскому – это тако-ой плюсквамперфектум,
что и думать о нем не стоит. Куда важнее сейчас убедиться, что Сергея в
авдюшкинском старом доме нет и никогда не было!
Однако он оказался именно там.
Видимо, и правда соседи куда лучше знали ее сводного брата,
чем сама Лида…
Костя торил тропу всем телом: маленькая лопатка в таких
сугробах оказалась практически бесполезной, изредка приостанавливаясь, снимая
вязаную шапчонку и вытирая лицо. Лида тащилась следом, испытывая одно желание:
снять с себя вообще все. Слишком тепло оделась. Все, что она могла сейчас, –
это стащить дубленку и расстегнуть обе кофты. Но стоило остановиться, чтобы
попытаться откопать калитку, как мороз начал доставать до всех вспотевших
местечек, и она опять оделась.
Кое-как дорылись до основания калитки, кое-как сдвинули ее –
чуть-чуть, лишь бы пробраться во двор, ну а тут дело пошло чуть легче: от
основных снежных валов дом заслонял палисадник. Проваливались уже не по пояс –
только по колено. Ох уж эти нижегородские снегопады… Как разбушуется стихия –
нет на нее угомону!
Костя долго чистил крыльцо. Лида, отупевшая от усталости и
недобрых предчувствий, которые наконец-то начали ее мучить, смотрела на дверь,
чувствуя, что там чего-то не хватает. Не сразу дошло: не хватало замка. Значит…
– Погоди теперь, не ходи, – непререкаемым тоном заявил
Костя, потянув на себя створку и убедившись, что она не заперта изнутри. –
Погоди, сказал! – рявкнул так, что Лида, вздумавшая было ослушаться, словно
примерзла к ступенькам.
Костя вошел. Какое-то время она слышала гулкий топот его валенок
по застывшим половицам сеней и кухни. Потом стало тихо. Потом… потом она вдруг
услышала голос! Костя с кем-то разговаривал – сначала тихо, потом все более
сердито.
«Нашел! – так и ахнула Лида. – Он нашел Сергея! Наверное,
тот пьяный, спит там в холоде, вот Костя его будит и бранит!»
Она вбежала в дом, распахнула дверь кухни и сразу уловила
какой-то особенный запах – дыма и стужи. У нее сжалось сердце от этого запаха,
тошнота подкатила к горлу.
Прижав к лицу сырую варежку, огляделась. На чистом столе три
пустые бутылки из-под «Нижегородской», четвертая наполовину полная. Больше
ничего, никакой еды. В кухню зачем-то притащен топчан из комнаты. А, понятно,
зачем: на нем лежит Сергей, накрытый старым, до дыр протертым, еще дедовским
тулупом, который они держали в сундуке и засыпали нафталином от моли. Запах
нафталина примешивался к запаху дыма…
Костя стоял, загораживая собой Сергея, но говорил,
оказывается, не с ним, а по мобильнику. Да, трубка была прижата к уху, и Костя
выговаривал, почему-то задыхаясь, с трудом:
– Да, думаю, несчастный случай. Думаю, два дня назад. Один.
Авдюшкино, Ав-дюш-ки-но! Дом на самой окраине. Адрес… Да какой тут адрес?
Знаете что, мы вас будем ждать около магазина в синей «Ниве». Вы когда
приедете? Понятно… Хорошо, будем ждать. Кто мы? Я – его сосед, ну, тут со мной
и сестра его. Говорю, один он был, выпил, уснул, а вьюшку слишком рано закрыл.
Ладно, сами посмотрите. Все, жду.
Он выключил телефон, сунул его в карман и остался стоять со
склоненной головой.
Только тут Лида решилась сдвинуться с места и обойти Костю.
