Ярослав решил, что Лола наплела семь верст до небес матери
потому, что боялась ее расстроить. Он все еще ждал, что Лола появится у него.
Придумывал всякие причины, почему этого не происходит. Самой достоверной
казалась та, что Лола стыдилась происшедшего.
Утром, значит, она стыдилась милиции, теперь – стыдилась
жениха. То есть, в принципе, это понятно. И все же каким дураком он был, если
верил, что такие понятия, как Лола и стыд, вообще совместимы!..
В конце концов Ярослав решил проехаться на студию и
дождаться ее. Там, в вестибюле, под подозрительным взглядом охранника он и
посмотрел ночной выпуск «Трудных итогов», увидел свои окровавленные жертвы,
узнал, кем они были по жизни… и малость притупел от жуткой шутки, которую
сыграла с ним Лола. Главное, непонятно было – зачем?! За что она хотела
отомстить этим двум парням? Может быть, она клеилась к Ивану, а тот оставался к
ней равнодушным? А потом Лола узнала, что мужчина ее мечты предпочитает
мальчиков, взбесилась и спустила с цепи лютого пса по имени Ярослав Башилов…
Еще вчера даже допустить такую мысль о женщине, с которой он собирался связать
жизнь, было для Ярослава невозможно. А сегодня… сегодня он понял, что все
бывает. Все!
И еще он понял: антипод любви – вовсе не ненависть, как это
принято считать. Полная противоположность любви – равнодушие. Стоило ему
увидеть глаза Лолы, когда она тупо давила на кнопку лифта, чтобы закрыть
дверцы, стоило разглядеть этот ее ужас – словно молчаливое признание в совершенной
подлости, – как у него что-то выключилось в душе. Не умерло, нет, это слишком
красиво, как-то по-книжному, а именно технологически выключилось. Даже вроде бы
слабый щелчок он услышал. Лола в это мгновение перестала для него существовать.
И что бы она ни предприняла против него, что бы ни затеяла – Ярослав знал, что
уже не сможет выбраться из этих пут тупого, вязкого равнодушия.
А она, дурочка, значит, спасалась что было сил и даже не
постеснялась потащиться к этой Лиде Погодиной. Или они такие уж близкие
подруги? Или правда – все бабы одним миром мазаны? Как это говорил один его
знакомый врач, объясняя смысл эмблемы медиков: змея обвивает чашу… все мужчины
пьяницы, а женщины – змеи!
Ярослав невольно хохотнул:
– Ладно, черт с ней, с Лолой. Пусть все будет так, как она
сказала. Но вы! Может, объясните наконец, что вы-то здесь делаете? Зачем
пришли?
Лида вздохнула, поставила локти на стол, уперла кулачки в
щеки и сказала спокойно, словно о чем-то совершенно обыденном:
– Если честно, я пришла вас шантажировать.
20 апреля 2002 года
Пойти в эту самую «Волчицу» Лида набиралась храбрости как
минимум неделю. Опыта посещения таких мест у нее не было никакого. В Париже
консервативные кавалеры гораздо чаще приглашали Лиду в фешенебельные рестораны,
чем в ночные клубы, которые там считаются все же не тем местом, куда можно
повести приличную девушку, которую мужчина хочет не просто в койку затащить, а
намерен сделать с нею рядом по жизни некоторое количество шагов. А здесь было
просто некого попросить составить ей компанию. Заикнулась было Санычу, но он
ответил прямо и честно: «Настеха обидится. А с собой взять ее нельзя: сейчас, с
ее-то животом, какие «найт-клабы» могут быть? Еще родит там с перепугу от
слишком громкой музыки!» Настеха – это была молодая жена Саныча.
Честно говоря, Лида даже обрадовалась отказу. Саныч
привлекал к себе чрезмерно много внимания, а ей хотелось в этот вечер быть
незаметной. Что-то ей подсказывало: в «Красной волчице» она найдет ответы на
многие вопросы – но только в том случае, если не будет бросаться в глаза.
Вот если бы затеряться в какой-нибудь броской компании…
Оставалось только решить, от кого она будет теряться!
В конце концов Лида решила для начала провести телефонную
разведку. Набрала номер (столько раз смотрела рекламу «Красной волчицы», что
давно выучила телефон наизусть) и спросила, изо всех сил стараясь придать
голосу небрежные нотки завсегдатая ночных заведений:
– Скажите, а как бы мне попасть в ваш клуб?
– Очень просто, – серьезно ответил молодой мужской голос. –
Взять да и прийти.
– А когда можно?
– Да хоть сегодня, господи! – Чувствовалось, что молодой
человек пожимает плечами, дивясь вопросам. – У нас сегодня хорошая программа.
Два молодых стриптизера, канкан, фокусники, танцоры, ведущий очень милый,
певица, само собой. Так что скучно не будет. Хотя… сегодня лучше не надо. Этим
вечером практически весь зал снимает косметическая фирма «Мэри Кей» для своего
банкета. Вы же, наверное, захотите посидеть в своей компании?
– Да нет, в том-то и дело, что я одна, – смущенно призналась
Лида. – Мне бы как раз лучше к кому-нибудь присоединиться. А эти, из «Мэри
Кей», они что, никого вообще в зал не пускают?
– Да почему? Пускают. Но у них своя тусовка, там все друг
друга знают, а вы будете на отшибе. Но если хотите – приходите, конечно. Но
столика отдельного не гарантирую. У нас входной билет триста рублей, вам
поставят салатик, вино, а если захотите что-то еще, закажете согласно меню.
Подходит это вам?
– Подходит, – растерянно сказала Лида. – Нет, правда, прямо
сегодня можно прийти?
– Да, конечно же! Начало их вечера в восемь. На какую
фамилию ваше место записать?
Она оценила изысканность вопроса. Не грубо: «Как ваша
фамилия?» – а чрезвычайно деликатно: «На какую фамилию вас записать?!» То есть
назовитесь как угодно, это ваше личное дело, мы ценим ваше право на
самоопределение вплоть до отделения. Отчего-то – наверное, из соображений той
же интуитивной конспирации – не было никакого желания называть свою подлинную
фамилию. Однако почему-то ничего не шло в голову. Наконец вспомнилась фамилия
соседки, и Лида брякнула:
– Евгения Поливанова.
Ничего, Женька все равно никогда не узнает, как Лида
пользовалась ее именем. А узнает, так простит!
– Госпожа Поливанова, ваш столик четырнадцать, место два.
Ждем вас в нашем клубе!
Лида положила трубку и, чтобы унять трусливую дрожь в
пальцах, принялась твердить себе, что это – всего лишь ни к чему не обязывающий
звонок. Если будет неохота, можно ведь никуда не идти. И тем не менее она
знала, что, конечно, пойдет.