– Я из Саратова, – брякнула Лида первое, что в голову
пришло, чувствуя, что дело доходит до крутой разборки. – Из саратовской «Мэри
Кей». Приехала перенимать опыт – ну, меня и пригласили на вечеринку. Поэтому,
простите, я не знаю никакой Майи. Это певицу так зовут?
Барышни кивнули, но глядели они при этом уже не на Лиду. Их
взоры с каким-то молитвенным выражением были обращены к сцене, на которой вновь
заиграли алые сполохи.
Олег Сиверцев успел уйти за пульт, и теперь в зал полилась
музыка, показавшаяся Лиде щемяще-знакомой.
А при первых же словах ее словно током ударило! Потому что
это была та самая песня.
Кружится снег – зима пришла опять,
Закат в крови – и жизнь к закату мчится.
Теперь настало время вспоминать
Тебя, моя прекрасная волчица!
Та самая песня, под которую умер Сергей! Лида узнала ее
сразу, хотя до этого слышала лишь единожды. Оказывается, каждое слово врезалось
в память.
Песню про «хорошего-красивого» и даже «Belle» Майя исполняла
совсем иначе. Она просто пела. Здесь же стонало ее страдающее сердце.
И Лида вдруг осознала: это была не просто та самая песня.
Это был тот самый голос!
Майя сошла с эстрады и двинулась вдоль зала. Ох, как ее
слушали! Как смотрели на ее отрешенное, самозабвенное лицо!
Опять пришла зима белым-бела.
Я одинок в снегах земного круга.
Скажи, зачем судьба нас развела
Так далеко-далёко друг от друга?
С тех пор я навсегда в твоем плену.
Взошла луна. Снег под луной кружится.
И волчья стая воет на луну…
Я умираю, красная волчица!
Майя закончила песню рядом со столиком, за которым сидела
Лида.
Рассеянно слушая аплодисменты, опустила воздетую руку,
печально улыбаясь, обвела глазами восторженные женские лица и вдруг встретилась
взглядом с Лидой.
Ее большие глаза очень красивого орехового цвета стали
совсем огромными. Губы приоткрылись, рука вновь взлетела – и застыла у горла. И
внезапно она закашлялась, неотрывно глядя на Лиду, громче, громче, надрывно!
Из-за пульта выскочил ее муж, подбежал к Майе, протянул ей
платок. Она зажала рот, унимая кашель, заглушая его, и наконец плечи ее
перестали конвульсивно содрогаться.
Опустила платок, окинула взглядом встревоженные лица
зрительниц и даже смогла слабо улыбнуться:
– Извините меня, милые дамы. Но дело в том, что у меня
страшная аллергия на запах полыни. А у этой девушки, видимо, духи на основе
экстракта полыни. У вас «Кризантэм д'ор» от Нины Риччи, да? Извините… у меня на
них аллергия! Ну, ничего! – воскликнула она тотчас. – Пора потанцевать! Музыка!
Майя ушла за сцену, Олег проворно ускакал за пульт, и оттуда
понеслась пылкая скороговорка Рикки Мартина. Но дамы не торопились выйти из-за
столиков и начать танцевать. Лида чувствовала на себе косые, осуждающие взгляды,
как будто она нарочно устроила эту жуткую диверсию: надушилась духами с запахом
полыни – и сорвала выступление всеми любимой певицы!
«Как бы они меня тут не побили, эти фанатки!» – подумала
Лида и поспешила пройти к гардеробу. В самом деле, не станешь же объяснять всем
и каждому, что духи у нее не от Нины Риччи, а от Элизабет Арден, называются они
не «Кризантэм д'ор», то есть «Золотая хризантема», а «Грин тии», то есть
«Зеленый чай», и запаха полыни в них невозможно учуять просто потому, что его
там нет. Поработав столько времени в Галери Лафайет, Лида все эти парфюмерные
тонкости знала на клеточном уровне. Это первое. Второе… Отнюдь не приступом
кашля был вызван лютый страх, который вспыхнул в глазах Майи, когда она
посмотрела на Лиду.
Да, да, страх! Эта краснокудрая красавица безумно ее
испугалась!
С чего? Почему? Ведь они определенно виделись сегодня
впервые в жизни, Лида Погодина и Майя… Сиверцева? Или как ее там?
– Извините, – спросила Лида, послушно просовывая руки в
рукава своего плаща, с которым уже навис над нею любезный гардеробщик. – А как
фамилия Майи?
– Майданская, – сообщил гардеробщик. – Майя Майданская.
Вижу, вам понравилось, как она пела!
И признательно сомкнул кулак, в который Лида неловко сунула
ему полтинник – вместо запланированного червонца, между прочим.
От потрясения.
22 декабря 2002 года
К таким визитам Виталий привык. Практически дня не
проходило, чтобы телефончик не брякнул, а потом не появился бы кто-то на пороге
и не промямлил искательным голосом:
– Здрасьте, я от Виктора (или Михал Михалыча, от Родиона, от
Светы, от Людмилы Ивановны), – и тэдэ и тэпэ.
Виталий кивал, откладывал недожеванный бутерброд, или
недочитанную газету, или недокуренную сигарету, или неразгаданный кроссворд,
или незаконченное рентгеновское заключение к снимку – словом, откладывал все
свои дела (ну, конечно, плановых больных не выпроваживал, тут уж посетителям
приходилось сидеть в коридорчике и терпеливо ждать!), принимал робко сунутую
бутылку или коробку конфет (народ шел по большей части понимающий, искушенный в
деле общения с блатными врачами вообще, а с рентгенологами – в частности),
спрашивал, что конкретно нужно посмотреть или общую флюорографию сделать, и
начинал готовить аппаратуру. Иногда при виде мзды его разбирал смех. В
диагностическом центре человек заплатит сотню – и получит рентгеновский снимок
без всяких хлопот, без предварительных звонков, реверансов и заискивающих
улыбок. Однако такова уж натура человеческая, что все предпочитают обращаться к
«своим» врачам. Как будто они внимательней, добрее, профессиональнее «не
своих». Иногда, безусловно, разбиваешься в лепешку ради какого-нибудь приятеля,
это точно, но какого черта ты станешь это делать ради приятелева двоюродного
друга детства? Исполняешь свои профессиональные обязанности, и не более того,
ну а если человек уверен, что ты такой приветливый и обходительный
исключительно с ним и только за его коньяк «Дагестан», а на других собакой
рычишь, ну что ж, это его личное заблуждение. В конце концов, все мы живем теми
или иными иллюзиями!
Ну, конечно, приходили к нему не каждый день – это он
малость преувеличил, однако, когда Виталий дежурил по воскресеньям, народ валом
валил, примерно с полудня часов до шести вечера. Потом наступало затишье. И
этот парень в черной дубленой куртке привалил к нему как раз в минуту такого
затишья…
