С трудом разогнулась и, придерживаясь за стены – голова
кружилась, тошнило так, словно вот-вот вывернет, – потащилась в комнату.
Боже мой! Валька лежит на пороге спальни, вниз лицом, нелепо
изогнувшись; алый пуловер на спине точно так же изукрашен темно-красным
набухающим пятном, как свитер Ваньки. И брызги – кровавые брызги на стене, на
полу.
– Валя… – выдохнула Лида, взмахивая руками, пытаясь удержать
равновесие. Но голова кружилась все сильней, ее резко повело в угол. Оперлась о
край стола, чтобы не упасть. И вдруг звон в ушах, который начался, как только
она увидела лежащего в прихожей Ваньку, утих, и Лида отчетливо различила
неторопливые шаги, доносившиеся из соседней комнаты.
И только тут до нее дошло, что человек, стрелявший в ее
соседей, до сих пор находится в их квартире. Однако это кошмарное открытие
отнюдь не придало ей сил бежать, а наоборот – лишило последних. Руки ослабели,
ноги подогнулись – она тяжело села на пол и снизу вверх уставилась на
невероятно высокого человека в черной крутке, который возник в раздвижных
дверях, стал на пороге над распростертым Валькиным телом и протянул к Лиде руку
с… О боже ты мой… да ведь он держит пистолет! Наверное, тот самый, из которого
только что…
– А ты тоже, дура, к ним трахаться пришла? – неожиданно
громко, оглушительно, невыносимо громко выкрикнул незнакомец, а потом черный
глаз пистолетного ствола, в который неотрывно смотрела Лида, закачался,
расплылся… и утонул в каком-то сизом, дымном мареве, вдруг нахлынувшем со всех
сторон и затопившем и ее, и комнату, и весь окружающий мир.
5 февраля 2002 года
То, что Сергей исчез и возвращаться не собирается, Лида
осознала не сразу. Она уже начала постепенно привыкать к его тихому, почти
беззвучному присутствию за стеной: даже запах табачного дыма, поселившийся
теперь в квартире, стал меньше ее раздражать. Судя по стойкости этого запаха и
по количеству окурков, которые наутро оказывались в пакете для мусора, Сергей
курил почти беспрерывно, сигарету за сигаретой. Ночью он то ли не спал, то ли
часто просыпался, чтобы подымить, но у Лиды создавалось впечатление, что
процесс курения не останавливается ни на минуту. При этом, что было странно,
Сергей не кашлял, хотя, казалось бы, легкие его должны быть источены до дыр –
при таких-то масштабах курения.
А впрочем, здоровье у него раньше было отменное, он вообще
не болел по жизни, даже когда домашних валила с ног семейная эпидемия
какой-нибудь, выражаясь по-старинному, инфлюэнцы, а проще говоря, простуды,
гриппа, насморка, он всегда был бодр, свеж, силен, всегда готов сбегать в
аптеку за лекарствами и заварить чай с малиной.
Лида, кстати сказать, росла девчонкой хлипкой и болезненной,
но несокрушимое здоровье и крепость Сергея казались ей чем-то само собой
разумеющимся, как и его ослепительная внешность, и безунывный нрав, и легкий,
не скандальный характер, и неистребимая, великодушная рыцарственность. Долгие
годы потом она мерила всех встречных парней и мужчин по образу и подобию
Сергееву, и сколько же разочарований ей принесло открытие, что таких, как он,
пожалуй, нет на свете! Устав от разочарований, она и вышла замуж за Виталия –
нет, вернее будет сказать, выскочила – оголтело и ошалело… Ничего хорошего из
этого не могло получиться, ну вот и не получилось, конечно.
Видимо, эта несокрушимая крепость здоровья осталась при
Сергее даже тогда, когда он превратился в ту пародию на себя прежнего, в того
получеловека, который однажды поскребся – не позвонил, не постучал, а именно
едва слышно поскребся в дверь Лидиной квартиры и хрипло выдохнул:
– Открой. Это я, Сережа. Пусти меня. – А потом, словно
понимая, что Лида его не узнает, да и невозможно было его узнать, невозможно
увязать в памяти два образа: Сергея прежнего – и его нынешние останки, он левой
рукой неловко извлек из нагрудного кармана и выставил перед собой картонный
бланк с фиолетовой печатью поверх фотографии – справку о досрочном освобождении
в связи с увечьем.
И Лида долго-долго вчитывалась через цепочку в отпечатанные
на машинке строки, прежде чем до нее дошло, кто это стоит там, за дверью, и
просит его впустить.
Когда Лида наконец осознала смысл документа, она впала в
такой ступор, что даже не сразу смогла отворить дверь. И пока возилась с
цепочкой, то и дело выглядывала в коридор в робкой надежде, что страшное
существо исчезнет, провалится туда же, откуда возникло, – внезапно, как
несчастный случай, как стихийное бедствие. Кажется, Сергей ощущал это ее
тайное, невысказанное желание, потому что иногда он вздыхал, негромко,
протяжно, надсадно, и у Лиды моментально сжималось сердце от жалости, стыда и
страха.
А может, ему было все равно, что с ним станется, все равно,
впустит его Лида или нет, потому что, когда дверь наконец отворилась, он вошел
не сразу, а какое-то время постоял на пороге с выражением
нерешительно-отрешенным: смотрел то на стены прихожей, то на молодую женщину,
медленно отступавшую от двери, судорожно обхватившую себя обеими руками
крест-накрест, словно защищаясь или сдерживая дрожь. И опять ей стало стыдно,
она развела руки – не то чтобы обнять Сергея, на это все еще не хватало ни
храбрости, ни сил, – но хотя бы сделать приглашающий жест. Однако Сергей
медленно улыбнулся левой стороной лица – от правой осталась только уродливо
слипшаяся кожа, ведь вся правая сторона его тела была страшно искалечена: рука
отсечена, плечо сплющено, как бы вдавлено в шею, а грудная клетка, чудилось,
прилипла к спине – и сказал тихо, этим новым своим, задыхающимся, шелестящим
голосом, который приобрел там же, где потерял часть себя:
– Ничего не говори. Все сам знаю и понимаю. Ничего не прошу
– только дай пожить. Не беспокойся, я ненадолго. Боковушка у тебя свободна? Я
там лягу. Если занята – поставь раскладушку на кухне. Нет раскладушки – могу и
на полу. Я привык. Мне бы только помыться, чтобы тут… ничего… – Он
неопределенно повел корявыми пальцами, оглядывая Лидину дубленку, висящую на
вешалке, ее коротенькую шубку из стриженого песца, несколько пар сапог,
брошенных в угол, три разноцветных шарфа на верхней полке вешалки, вязаную
шапочку. Бледно улыбнулся: – Обои переклеила? Красивые… А это, – показал ей
свою нелепую торбу, – давай в мешок пластиковый завернем и в мусоропровод
бросим, хорошо? Там и нет ничего, сам не знаю, зачем я это с собой пер. Так, по
привычке… И одежу мою выкинь. (Он так и сказал: «Одежу!») Дай что попало,
неважно. И вот еще что: деньги, которые ты посылала, – спасибо за них, большое
спасибо! – они почти все целые остались, я их оставил там одному человеку. Он в
мае должен выйти, обещал привезти. Хороший парень, он мне там другом был. Если
появится такой Гриша Черный, скажет, должок, мол, привез – ты его не бойся,
значит, это он, ты с ним без опаски встреться.
– Ну так ты сам с ним встретишься и заберешь, – разомкнула
наконец губы Лида, но Сергей лишь бледно улыбнулся в ответ:
