– Что, такая уж пылкая любовь была? – буркнула Лида,
которая, честно признаться, слушала адвоката с недоверием. «Красная волчица»
Майя Майданская отнюдь не произвела на нее впечатления бедной, забитой сиротки.
Хотя, с другой стороны, возможно, ее так раскрепостила смерть мужа? То, что
Валерий Майданский являлся редкостным подонком, для Лиды было аксиомой.
Наверное, жить с ним было очень тяжело, особенно такой нервной, творческой
натуре, как Майя. Конечно, нервная, до чего же бурно отреагировала на появление
Лиды…
Стоп. Вопрос остается на повестке дня! Если Майя откуда-то
знала, что Лида – сестра Сергея, и если считала его таким уж своим
благодетелем, то – опять-таки! – почему отреагировала на ее визит в «Красную
волчицу» с таким ужасом? Ой, такое ощущение, что не все здесь так благостно,
как пытается расписать этот обаятельный трепач Марк Соломонович Амнуэль!
30 декабря 2002 года
Звонок долетел словно издалека. Майя не то услышала его, не
то почувствовала. И тут же снова настала тишина. Какое блаженство! Может быть,
звонок ей почудился? Приснился? Ей часто снились звонки в дверь. Особенно
раньше, до того, как появился Олег и избавил Майю от прошлых долгов. А тогда…
То чудилось, что с кладбища приходит вставший из могилы Майданский. То
появляется из тех мест, где был похоронен заживо, тот, другой, – не поймешь,
живой или мертвый… Майя вскидывалась, стискивала руки у горла, не зная, то ли
бежать отворять двери, то ли прятаться от призраков. Сидела, прижав к груди
подушку, словно щит, утыкалась в нее лицом – до тех пор сидела так, пока не
понимала, что это сон. Всего лишь сон! Иногда вспоминала, что надо осенить себя
крестным знамением. Ну, крестилась, бормотала что-то, какие-то самодельные
молитвы. И чувствовала при этом страшный стыд. Она вообще терпеть не могла о
чем-то просить людей. Или бога просить – какая разница? Ей было трудно
переступить через себя. Тем более в том, что произошло, он вряд ли мог ей
помочь. То есть мог бы, конечно, поскольку всемогущий, однако вряд ли захотел
бы это сделать. Поскольку всевидящий. И уж кто-кто, а он отлично знал, как все
обстояло на самом деле и кто во всем виноват.
Так что Майя не просила помощи у бога даже в самые тяжелые
минуты, часы, дни, недели, месяцы, годы.
Странно, что вышло в точности по прогнозу одного безбожника,
который когда-то сказал: «Никогда и ничего не просите! Особенно у тех, кто
сильнее вас. Сами все предложат и сами все дадут».
Они и дали, небеса…
Дали покой и счастье. Но зачем же отнимать то, что дали
сами?!
Звонок повторился, и тотчас раздался голос Олега:
– Здравствуйте. Дома, да, но подойти не может.
А, это он по телефону говорит. Слава богу, никто не
притащился. Как это Майя забыла отключить телефон на ночь? Хотя сейчас уже не
ночь, а белый день!
– Извините, не позову, – твердо сказал Олег кому-то. – Она
очень плохо себя чувствует. Видимо, простыла, всю ночь не спала. Только сейчас
заснула. Поэтому извините… Что ей передать? Кто звонил? А, понятно. Передам
обязательно. Всего доброго.
– Олежек, выключи телефон, – пробормотала Майя и сама
удивилась тому, как жутко звучит ее голос. И в горле словно наждаком по связкам
скребут. Она ведь не просто ночь не спала – она кашляла так, что иногда
казалось: горло вот-вот разорвется. Олег с ног сбился, бегал на кухню и обратно
то с горячим молоком, то с медом, то с классическим коктейлем: мед, коньяк,
взбитое яйцо; то с жженым сахаром, то с какими-то таблетками, то с полосканием:
сода, йод, соль… Все, что вспомнилось, в ход пошло, да толку не было никакого.
И обычные аэрозоли от астмы не помогали. Майя от этого кашля дошла до точки, а
стоило вспомнить, что завтра вечером надо петь, а как она будет петь, когда
вместо связок будто волосяные раздерганные канаты! А сегодня у них банкет, весь
клуб снимает под день рождения важное лицо из городской администрации,
говорили, что, возможно, будет сам Коренев…
Нет, петь она сегодня не сможет, это точно!
А завтра? Ведь завтра Новый год! У них в клубе новогодний
вечер!
И завтра она не сможет петь…
А когда сможет?.. И сможет ли когда-нибудь?
Майя сама не знала, что это на нее нашло, почему позволила
себе так распуститься, предаться такому отчаянию. Ну разве она никогда раньше
не простывала? И разве никогда не обострялся ларингит, профессиональная болезнь
преподавателей, дикторов, ораторов, массовиков-затейников и певцов? Особенно
тяжело бывало в июне, когда начинала цвести полынь. Вроде бы здесь, практически
в центре города, ее днем с огнем не сыщешь, а все же Майя улавливала самое
дальнее дуновение. Чудилось иногда, что она способна уловить запах, который
ветер наносит аж с другого берега Волги!
Но это тяжелое время она обычно проводила дома. Не
выступала, отказывалась от всех приглашений, которых летом и вообще-то
становилось гораздо меньше: в работе клубов наступал мертвый сезон. И раньше
пропущенное выступление ничего не значило для Майи: ну подумаешь, пятьсот
рублей не получила, что это за деньги? Конечно, она зарабатывала за вечер куда
больше, чем ставку, иной раз охапками доллары подбирать в подол приходилось, но
все равно это было неважно: она ведь пела не ради заработка. Деньги и так у нее
были.
Кстати, они есть и сейчас. И даже если заказчикам банкета
придется вернуть часть денег за то, что программа будет изменена (а Майя уже
чувствовала, что ее придется менять, что петь сегодня вечером не сможет, не то
совсем сорвет голос), это не разорит ни клуб, ни саму Майю. Честно сказать, ее
не разорит даже возврат денег за все заказанные до самого Рождества ежевечерние
банкеты!
Дело не в деньгах. Дело в этом неконтролируемом страхе: а
что, если она не сможет петь никогда?
Снова подкатило к горлу удушье.
– Олег! Открой форточку! – прохрипела Майя, резко садясь в
постели.
– Да ты что?! – закричал муж. – С ума сошла?! Какая тебе
форточка? Там же мороз под тридцать! Наглотаешься холодного воздуха – еще хуже
будет!
– Мне дышать нечем, открой, пожалуйста, – прошептала Майя.
– Ну хоть укройся, спрячься под одеяло! – взмолился Олег
жалким голосом.
Растрепанный, бледный (ему тоже тяжело досталась нынешняя
бессонная ночь), он выглядел сейчас совершеннейшим мальчишкой, гораздо моложе
своих двадцати четырех лет. Майя представила себе, как выглядит сейчас она,
сколько лет легко может прибавить к своим тридцати двум, и рухнула вниз лицом,
зарылась в подушку, натянула на голову одеяло, зашлась в истерических хрипах,
заодно поглубже заталкивая под подушку носовой платок.
