– Думаю, нет, – сказал Виталий. – А впрочем, не знаю. Надо
же будет еще врачу показаться.
– Ладно, я подожду.
Виталий пропустил Майю в кабинет, прикрыл дверь, вернулся к
своему столу и снял снимки с экрана.
– Ну хорошо, Филина, – обернулся он к бабульке. –
Фиброгастроскопию вы, как я понимаю, делали?
– Чего?! – вытаращила глаза бабулька.
– Ну, телевизор глотали? – терпеливо пояснил Виталий.
– Глотала, глотала, – закивала та.
– Вот и отлично. Тогда мы с вами закончили. Вот ваши снимки,
по-моему, все у вас в порядке. Идите сейчас к вашему лечащему врачу и передайте
ему мой совет выписать вас сегодня же!
Усталые бабулькины глаза вдруг стали лучистыми, как две
свечечки:
– Ах, сыночек, милый! Вот счастье-то! Вот спасибо тебе!
– Ладно, не за что! – отмахнулся Виталий. – Идите себе с
богом. Всего хорошего. С Новым годом!
– С Новым годом! – всплеснула руками бабулька. – И тебя,
красавица!
Майя изобразила улыбку, про себя подумав, что у бабки явные
проблемы с чувством юмора. Ничего себе – нашла красавицу. Да Майя уже второй
день боится в зеркало смотреть. И килограмм косметики не помог.
Бабулька ушла.
Виталий заполнил какую-то форму, сделал запись в журнале и
посмотрел на Майю:
– Как видишь, я не только легкие обследую. Вон, на желудок
задействовали. Слава богу, у бабки все хорошо. А то знаешь, когда выносишь
пару-тройку смертных приговоров в день – это не способствует душевному равновесию…
– Он устало махнул рукой. – А впрочем, не будем о страшном. Ну вот. Твой час
настал. Иди вон туда за шторочку и снимай – что там на тебе сверху? Пиджак,
свитерок снимай и то, что под свитерком. Майка какая-нибудь внизу есть?
– Да, рубашечка, – уточнила Майя, которая этого слова –
майка – по понятным причинам терпеть не могла. Есть такие слова – омонимы
называются…
– Ну вот и оставайся только в своей рубашечке. Цепочка есть?
Сними обязательно. И становись во-он туда. – Виталий махнул рукой в сторону
громоздкого сооружения, которое возвышалось посреди кабинета.
Майя принялась раздеваться, складывая одежду на топчан, на
котором лежал какой-то клеенчатый «передничек». Рассеянно подвинула его, чтобы
не мешал, и мельком удивилась: «передничек» оказался тяжел, будто свинцом
подбит. Виталий в это время стоял около пульта в углу кабинета, задавая команды
своей технике.
Майя осталась в брюках и трикотажной рубашонке. Пошла к
аппарату, но вспомнила, что забыла снять цепочку. Вернулась к топчану, сняла,
положила на этот клеенчатый «передник» – чтобы не потерять, не забыть. Цепочка
была очень простенькая, тоненькая, но Майя носила теперь только ее, ведь это
был подарок Олега. Все цепи, вообще все украшения, что дарили ей раньше, без
всякого сожаления отнесла в скупку. С прошлым покончено! Со всяким прошлым – и
темным, и светлым. Хотя… было ли оно, светлое? Теперь кажется, что лишь
отдельные лучики сквозь тьму пробивались, а это не в счет.
– Слушай, Виталик, а как эта штукенция называется? –
спросила, становясь внутрь аппарата.
– Электронно-оптический преобразователь, – пробормотал
Виталий, отходя от пульта, надевая тяжелый темно-синий балахон (видимо, некое
средство защиты, поняла Майя) и садясь напротив небольшого телевизора,
стоявшего слева от Майи, но повернутого так, что она не могла видеть экран. –
Он-то и показывает, как ведет себя человек изнутри. Усиливает слабый сигнал
гамма-излучения, передает на телесистему – и, пожалуйста, я вижу всех вас
насквозь. Встань, Маечка, чуть левей. Хорошо. Руки на пояс, плечи вперед. Не
дыши…
Она замерла. Виталик что-то там делал с какими-то
переключателями, глядя на экран телевизора.
В горло скребся кашель. Майя не выдержала и глубоко
вздохнула.
– Я же сказал: не дышать! – раздраженно прикрикнул Виталий,
но тотчас спохватился: – Извини, от дыхания резкость изображения сбивается.
Ничего страшного. Болит горло, да? Прокашляйся как следует, а потом опять стань
так, как стояла.
Вот уж здесь-то, конечно, никак не могло пахнуть полынью,
между этими тяжелыми металлическими пластинами, где стояла Майя, однако она
всем существом своим улавливала этот запах и чувствовала, как спазмы давят
надорванное горло. Ее так и трясло от подступающего кашля.
– Ладно, подыши немножко, – разрешил Виталий.
Майя высунулась из-за пластины, сделала глубокий вдох.
Почему-то стало еще хуже.
– Виталий, давай скорей, а? – прохрипела она. – Что-то мне
как-то… – неопределенно покрутила руками у горла.
– Погоди, сейчас закончим, – кивнул Привалов. – Только я
врачу позвоню, ну, помнишь, я тебе говорил? Постой еще минутку.
Набрал номер.
– Анна Васильевна? Привет, дорогая. Ты занята сейчас? Нет,
ничего особенного, помнишь, я тебе говорил про мою знакомую с аллергией на полынь?
Вот сейчас она как раз у меня. Может, зайдешь, посмотришь на нее? Да я понимаю,
что ты не аллерголог, но, по-моему, тут дело в связках, а скорее даже в легких.
Я вот сейчас смотрю и вижу…
Тут Виталий оглянулся на Майю и, резко понизив голос,
заговорил по-латыни.
Прорываясь сквозь вновь подступивший кашель, Майя пыталась
уловить хоть слово, но ничего не понимала.
Ее затрясло от страха. Что такое? Что он там увидел у нее в
груди?
Извернулась, пытаясь посмотреть на экран, но там мельтешили
какие-то полосы. А, ну понятно. Ведь, глядя на экран, она отворачивается от
объектива. Значит, самой «увидеть себя насквозь» не удастся.
– Ладно, Аня, договоримся так, – снова перешел на
нормальную, человеческую речь Виталий. – Я закончу осмотр, потом тебе еще раз
позвоню, хорошо? Сможешь – зайдешь. Нет, ну почему бесполезно, не понимаю, я же
не последняя инстанция! Тьфу!
Виталий швырнул трубку:
– Ну, народ пошел. Врачи, блин. Никто не хочет брать на себя
никакой ответственности!
Майя покачнулась.
– Ответственности за что? – тихо, чуть слышно, чтобы не
напрягать связки, спросила она.
– Да вообще ни за что! – сердито бросил Виталий. – Чтобы
посмотреть человека, сказать ему…
Он осекся, словно спохватившись:
– Извини. Я тут что-то разболтался не по делу. Давай
закончим осмотр, ладно? Встань боком.
