– Нет! – малодушно заявила Лида. – С чего ты взял?
– С того, что у меня потолок в ванной потемнел, вот с чего,
– проинформировал Ванька. – Точнехонько в том самом месте, где ты на меня в
прошлый раз протекла.
– Ванечка, ну сам посуди, – противным даже самой себе,
заискивающим голосом сказала Лида. – Я сижу за компьютером, вода закрыта,
стиральная машинка выключена… – Врать так врать! – Ну откуда там возьмется
вода? Может, это из соседнего подъезда протекло? Помнишь, такое было уже в
прошлом году.
– Ну, было, – нерешительно пробормотал Иван. – А точно у
тебя не льется?
– Да нечему там литься! – со всей мыслимой и немыслимой
убедительностью воскликнула Лида. – Хочешь – приходи, проверь.
– Больно надо – ноги бить, – буркнул Иван. – Ладно, подожду:
если будет еще сильней протекать, пойду к тем, из другого подъезда, морду
чистить.
– И правильно сделаешь! – горячо поддержала Лида. – Давно
пора их приструнить! Ну, пока, желаю успеха, мне работать надо!
И быстренько положила трубку.
Полетела в ванную. Ой, ой… почти вся вода уже ушла вниз. Но
надо хотя бы навести видимость полной суши, вдруг занудный Ванька все же придет
проверять? Замаскировать поскорей все, что можно… Так, а белье недостиранное
куда девать?!
Опять телефон! Что, Ванька уже сбегал во второй подъезд и
теперь решил довести дело до логического завершения?
Может, не брать трубку? Пусть названивает. Нет, это глупо:
не дождавшись ответа, он сразу поймет, что у Лиды рыльце в пушку, и тогда точно
притащится.
Обреченно вздохнув, Лида взяла трубку:
– Да… слушаю!
– Девушка, Сергея позо… Мать так и так, да неужели я снова к
вам попал?! Да что за номер заколдованный, туда его и сюда! Извините, наберу
еще раз.
Тот человек! Это не Ванька, это тот, незнакомый человек! Ну
и лексикон у него, кстати сказать…
– Нет, нет, подождите, не бросайте трубку! Вы правильно
номер набираете, извините, я просто не сразу поняла, что вам нужен мой брат.
– Бра-ат? – радостно протянул голос. – А, понял. Еж твою
сзади и спереди! Ты Лидочка, правда? Лидочка, которая жила аж в Париже? Мне
Сережа про тебя рассказывал. Хорошая девочка Лида, он так тебя называл. Очень
рад тебя слышать, очень. А я Григорий. Не говорил Серега про меня? Ну, как там
у вас дела? Как Сережка, очухался хоть немного? Как его здоровье? Он дома?
– Нет, – тихо сказала Лида. – Его нет.
– Эх, жалость какая! А он когда вернется? Главное дело, у
меня поезд через два часа, а так надо бы повидаться!
– Извините, Григорий, – с усилием выдавила Лида. – Сережа не
вернется. Он… умер. Еще в феврале. Так что… вот.
Тишина в трубке длилась так долго, что Лида решила, что этот
неизвестный Григорий от потрясения потерял дар речи.
– Алло? Вы слушаете? Григорий?
– Да, я здесь, – медленно отозвался тяжелый голос. – Как
умер Серега? Что с ним было? Сердце не выдержало?
Лида сглотнула. Кто он, этот человек? Если она никому не
сказала о самоубийстве брата, неужели скажет какому-то там Григорию? И все-таки
наплести каких-то совсем уж баек не поворачивался язык.
– Сережа угорел, – пробормотала она. – Поехал в деревню, лег
спать, а вьюшку закрыл слишком рано.
Григорий начал материться. Это было что-то жуткое – слушать
эти слова, которые впервые в жизни не оскорбляли слух Лиды, а падали где-то
рядом – словно комья земли на крышку гроба. Сережиного гроба. И она даже не
сразу расслышала среди этого тяжелого, погребального грохота другие слова.
– Так, значит, она все же загрызла его, эта волчица… – в
сердцах бросил Григорий. Лида ощутила, как ее сердце медленно пропустило один
удар.
– Что? – тихо спросила она. – Что вы сказали? Кто его…
загрыз?
– Не знаешь? – выдохнул Григорий. – Он тебе, значит, ничего
не рассказал? Зря… Ну, видно, так решил. А мне вот что скажи. Как нам с тобой
пересечься? Я деньги Сереже должен. Он когда выходил – оставил мне гроши на
всякий пожарный. К счастью, они мне не понадобилось. Привез обратно. Раз его
нет – тебе передам. Домой к тебе не поеду – незачем мне у тебя там светиться,
народ пугать. Да и времени в обрез, мне еще надо к ментам, печать в бумажке
шлепнуть. Вот что скажу: приезжай на вокзал через час. На Московский. Я уезжаю
с барнаульским поездом. Будет время поговорить. Деньги заберешь, а я тебе еще
кое-что расскажу. Не хотел говорить, а теперь, думаю, – надо! Ты ведь небось
про своего брата мало что знаешь, коли спрашиваешь, какая волчица его загрызла?
Приезжай, хорошая девочка Лида! Не пожалеешь… Жду тебя около справочного бюро.
Все, отбой бараку!
И он положил трубку, а Лида еще какое-то время так и стояла,
сжимая свою вспотевшими пальцами.
Отбой, барак… Мат, подобного которому она в жизни не
слышала… Этот мужик был вместе с ее братом там, на зоне. Это о нем предупреждал
Сережа, о нем говорил: «Деньги, которые ты посылала, – спасибо за них, большое
спасибо! – они почти все целые остались, я их отдал там одному человеку. Он в
мае должен выйти, обещал привезти. Он хороший парень, он мне там другом был.
Если появится такой Гриша Черный, скажет, должок, мол, привез – ты его не бойся,
значит, это он, ты с ним без опаски встреться».
Сережа, значит, уже тогда был убежден, что с Григорием не
увидится. Он уже тогда решил это с собой сделать. А Лида не поняла, что-то
прочирикала в ответ: мол, ты сам с Григорием с этим встретишься! А он уже знал,
что не встретится никогда…
Ну что ж. Хоть и страшно, и больно, и жутко от этой вновь
проснувшейся боли, хоть и не хочется видеть человека, который напомнит ей о
том, каким вернулся домой Сережа, но не исполнить последнюю просьбу брата ей
никак нельзя.
К тому же… эти слова о волчице! Что они значат? Имеют
какую-то связь с песней? Имеют какое-то отношение к Майе Майданской?
Гадать бессмысленно. Надо просто поехать на вокзал. Но
сначала… но сначала все же вытереть пол в ванной!
Дело уже не в страхе перед Ванькиным гневом. Просто ничто
так не ставит на место мысли и чувства, как простая, можно сказать, тупая и
однообразная домашняя работа.
31 декабря 2002 года
– Олег, сядь за руль, хорошо? – тихо сказала Майя, когда они
вышли из пятой больницы. – У меня почему-то сил нет.
