– Не надоело? – спросила она с некоторым удивлением. – Не
вижу смысла упрямиться. Я ведь все равно знаю, кто это все затеял. Тебе надо только
подтвердить мои подозрения.
Виталий закрыл глаза, сипло втягивал в себя воздух, но
молчал.
– Не поняла, – осторожно проговорила Майя. – Чего ты
упираешься, а? У тебя что, добрые чувства к Лидке еще сохранились? А она к тебе
с добром подходила, не пойму? Что-то я не верю, чтобы ты охотно согласился меня
тут в бараний рог скручивать! Небось тоже за хрип брали – не физически, так
морально, – и еще как брали!
Виталий приоткрыл опухшие глаза.
– Майя, ты скажи своему киллеру, чтобы поосторожней был, –
прошептал он, с явной болью выталкивая из себя слова. – Он дилетант не только в
радиологии, но и в технике пытки. Запросто может хрип мне совсем пережать – и я
загнусь тут у вас на глазах. Или шею мне ненароком переломит. Не знаю, может,
вы к этому и стремитесь, но вы подумали, как потом отсюда будете уходить? Вас
же видели, наверняка видели…
«Видели, – вспомнила Майя. – Видели медсестер в приемном
покое! Ну и фиг с ними. Не стоит перед нами такая задача – шею Виталику ломать.
Мне его морально нужно сломать! Но что-то пока не получается…»
– А кто нас мог видеть? – пренебрежительно хмыкнул Андрей. –
Мы пока сюда шли, всего одного старпера какого-то и встретили, да и тот был в
полной умственной отключке. Так что зря ты, доктор Лектор, нас на понт
пытаешься взять.
– Сам ты доктор Лектор! – прохрипел Виталий, делая попытку
вырваться, однако что-что, а захват у Андрея был железный. – И ни на какой понт
я вас не беру, я к вашему разуму взываю. Ты мне, Майка, чужой человек, никто,
просто красивая баба, правда, злая, но жизнь твоя мне по фигу. И то, рассуди, я
не стал тебя губить. А что понаговорил всякой дури, так ведь не один твой
киллер может быть непрофессионалом. – Виталик растянул губы в некоем подобии
улыбки. – Я вот тоже сплоховал как диагност. А на самом деле ничего у тебя нет,
никакого очага в легких. Аллергические спазмы – вот и вся штука. Ну прикинь,
если я тебе, постороннему человеку, не стал здоровье гробить, то разве подведу
я под удар человека, мне близкого? А? Да Лидка ни Кеше Кореневу не сказала о
своих подозрениях, ни Сереге. Уж как она брата своего любила, а не выдала меня
ему. С Серегой из-за меня на всю жизнь поссорилась, даже не знаю, помирились
они перед его смертью или нет, – а все равно не выдала меня. Что ж ты
надеешься, я тебе про нее хоть одно слово скажу? Если ты так думаешь, ты дура
последняя. И можешь делать со мной что хочешь.
Майя резко отвернулась.
– Это ты сам дурак последний, – проронила она устало. – Все,
что я хотела услышать, ты мне уже сказал. Андрей, отпусти его.
– Как отпустить? – удивился союзник.
– Молча! – огрызнулась Майя.
Послышался тяжелый звук – это отпущенный Виталий не
удержался на ногах и повалился на пол. Затем последовал набор слов: Андрей
все-таки ослушался, смолчать не смог.
– Пошли, Андрей.
Вышла, слыша за спиной надсадное дыхание Виталия и
недовольное ворчание Андрея. Потом хлопнула дверь, и осталось только ворчание.
Андрей перестал бухтеть, только когда спустились в приемный
покой. Некоторое время царила блаженная тишина. Майя думала…
Наконец вышли из больницы. Андрей с недовольным видом открыл
машину, с таким же видом завел мотор:
– Ну? Куда едем? Домой?
– Нет, в клуб, – качнула головой Майя.
Перехватила изумленный взгляд Андрея, пояснила:
– Не волнуйся, я в кабинет даже заходить не буду. Просто
поздравлю всех, кто сегодня работает, позвоню Олегу, а потом съездим с тобой
еще кое-куда.
– Отлично! – сразу воодушевился «викинг» и так лихо взял с
места, что лишь каким-то чудом не врезался в бок темно-зеленого джипа,
подрулившего к крыльцу. Успокаивающе помахал темным тонированным стеклам джипа
и на полной скорости понесся вниз, к Ковалихе, чтобы проехать на Рождественку
не вечно перегруженной улицей Минина, а в объезд, по Октябрьской.
Майя напряженно смотрела вперед, мысленно торопя Андрея.
Время пролетело быстро, Олег вот-вот проснется. Скорей бы оказаться в клубе! Ей
обязательно нужно позвонить домой с рабочего телефона, чтобы номер высветился
на определителе. Когда Олег удостоверится, что жена в клубе, он успокоится и
будет безропотно ждать ее возвращения. И если захочет с Майей поговорить,
просто перезвонит ей на мобильник. Этим высветившимся на определителе номером
она обеспечит себе еще часа два свободы действий как минимум!
23 мая 2002 года
Лида была так удивлена, что даже не обиделась. Смотрела на
Григория и моргала, чувствуя себя и в самом деле дура дурой.
Григорий обиделся, что она назвала Майю циничной и наглой?
Он что, видит в этом письме проявление высокого душевного благородства?! Ну,
тогда это он сам дурак и вполне заслуживает того, чтобы ему кто-нибудь это
сказал. А интересно, Сергей тоже был в восторге от этого письма? Может быть, от
того доверия и признательности, которые, как ему показалось, к нему испытывала
Майя, у него и пробудились к ней романтические чувства?
Они, мужики, видимо, совсем съезжают с катушек там, за
колючей проволокой. Ну да, сторожевые собаки, грубые и жестокие охранники,
нравы между сокамерниками, или, как это там называется, – собарачниками? –
трудно себе представить какие. И стоит только услышать человеческие слова, тем
более получить письмо, написанное таким изящным почерком и так вроде бы
душевно, сердечно, человечно… тьфу, какая чепуха! В этом письме человечности не
больше, чем в окровавленных зубах тигра-людоеда. Или волка… Волчицы!
Нет, что-то здесь не так. Не мог Сергей купиться на
высокопарные, трескучие фразы. Да и этого Гришу Черного с его стальными зубами
и глазами острыми, как финские ножи, тоже не так-то просто обмануть внешней
лощеностью строк. Их должно было возмутить то же, что возмутило и Лиду:
холодность, цинизм, равнодушие. Но тем не менее Григорий назвал Лиду дурой и
смотрит на нее с таким презрением, как будто… как будто… нет, даже сравнения не
подобрать!
Почему? Что там было, в том письме, чего она не заметила? Не
прочла между строк?
