— Древесина деревьев и древесина шпал суть вещи различные, невзирая на их внешнее сходство.
— Деревья суть создания дьявола, которому нравится смущать наши умы.
— Деревья суть призраки шпал, их гнутые, узловатые, скрюченные формы являются на свет всякий раз, когда повреждается и уничтожается часть рельсов. Пресуществление материи.
Все прочие предположения глубоко эксцентричны. Так что истина, скорее всего, заключена в одном из этих трех. Во что вы предпочтете верить, ваше дело.
А нам пора назад, к пиратам.
Глава 52
Чаще всего еду Шэму приносил Робалсон. Он же оставался с ним рядом после кратких визитов Элфриша, который иногда заходил перепроверить информацию с картинок, каждым своим посещением повергая Шэма в глубокий трепет. «Ага», — говорил тогда Робалсон, словно подтверждая, что вот, мол, умеет Элфриш нагнать страху на человека. И ухмылялся, правда, не совсем естественно, потому что от испуга Шэма ему было явно не по себе.
Раз он пришел один и повел Шэма наверх в оковах: его руки были связаны в запястьях, веревка крепилась к ремню, застегнутому вокруг палки, которую держал Робалсон. Поезд был современный. Дизельный. И двигался быстрее, чем «Мидас». Он шел по кромке между прудом по правому борту и полосой зыбучего песка по левому. Из песка высовывали белесые безглазые морды навозные черви.
Шэм сосчитал вагоны. Так, на всякий случай. Семь, нет, восемь. Два двухпалубных. Повсюду люди. Боевая рубка. Не такая высокая, как привычное Шэму воронье гнездо, но телескоп, выглядывавший из смотровой щели, выглядел довольно мощным. «Тарралеш» никого не преследовал, так что одиозного флага с черепом и скрещенными ключами видно не было. Зато состав буквально ощетинился оружием. Из каждой бойницы и даже просто щели глядели орудийные или пулеметные дула. А еще на палубе был Элфриш. Шэма затрясло.
— Ну? — рявкнул капитан. И показал вперед. Прямо перед ними лесок уступал место песку, кирпично-красному в странном свете. — Это ты видел?
Вот зачем они его вытащили — не для того, чтобы он размял ноги, а сверить ландшафт. Элфриш и его офицеры окружили рисунки Жудамора.
Что же делать, солгать? Сказать им, чтобы шли в воздушный ад? Или что это не то место, — хотя он-то узнал его с первого взгляда. У него даже дух занялся. Это было первое изображение, которое он увидел, стоя тогда в ординаторной за спиной капитана Напхи. Да, надо солгать. Сказать, что вы, мол, обознались и пришли куда-то не туда. Сбить их со следа Шроаков.
«Рисунки и слухи?» — пронеслось в голове у Шэма. Что он за псих, этот Элфриш, чтобы мчаться из-за них на край света, бог весть в какие пределы рельсоморья, с риском наткнуться бог знает на что? Злой — да, холодный, как камень, — тоже да, страшный — несомненно, но он никогда не казался сумасшедшим…
И не был. Мысль поразила Шэма внезапно, как гром среди ясного неба. Он сказал, что упустил кое-что раньше. Уверенно оспаривал слова Шэма о содержимом купе в потерпевшем крушение поезде. И, когда бы он ни заговорил о Шроаках, в каждом его слове сквозила не просто жадность, но беспокойство от неоконченной работы.
«Это был он, — понял Шэм. — Это он перехватил их тогда. Это его поезд протаранил Шроаков».
«О, Кальдера, — подумал он. — Деро, Кальдера». — Он представлял, как «Тарралеш» надвигается на поезд Шроаков, вне всякого сомнения, уже сильно поврежденный путешествием. Абордажные крюки выстреливают поперек рельсов. Высадка, атакующие затопляют собой крошечный состав, размахивают ножами, палят из пистолетов. «О, Кальдера».
Как они подстерегли тогда Шроаков на их кружном пути домой? Должно быть, Элфриш что-то услышал. Как-то прознал о беспримерных открытиях и сальважирской удаче. И понял, что это не простые скитальцы, вспомнил истории о небесах в таинственных кодированных поездных журналах, намеки на бесконечные богатства, на призраки денег, рожденных и умерших, а также тех, которые еще не были сделаны.
Как, должно быть, неистовствовали пираты в поисках любого намека на маршрут. Как они оголяли поезд, раздирали его на части, превращая руину в настоящий остов. Как грубо требовали ответов у любого из еще дышавших Шроаков. и пропустили ямку, вырытую из последних сил, в отчаянной спешке. Неудивительно, что Элфриш был теперь как одержимый. Не только из-за упущенной выгоды, нет, — само существование этих картинок было для него укором. Свидетельством его пиратской неудачи.
Шэма трясло при одном взгляде на капитана. Он отвел от него глаза и, глядя в открытые рельсы, решил, что надо солгать. Непременно солгать.
— Дай-ка я тебе объясню, почему тебе непременно нужно сказать правду, — начал Элфриш. — Ты жив только благодаря тому, что подтверждаешь выбранное нами направление. Для тебя это как тест. За каждую правильно названную картинку ты получаешь балл. Мы, конечно, представляем себе, куда едем, в общих чертах, но ты нужен нам для дополнительной проверки. Двенадцать правильных ответов, и выигрыш твой — мы на месте. Но если от оценки до оценки оказывается слишком далеко и ты перестаешь набирать баллы, то мы останавливаемся. Полная остановка… Конец. — Шэм сглотнул. — Итак. Если это не то место, лучше скажи нам, и мы перекроим маршрут, потому что нам надо быть там быстро, а тебе нужен твой первый балл.
— Я же знаю, — добавил Элфриш, — что тебе не хочется умирать, верно?
Конечно, верно. Но в глубине души Шэма все равно подмывало придумать какую-нибудь смехотворную неправду, чтобы они сорвались с места и понеслись куда-нибудь совсем в другую сторону и неслись так долго, пока не обнаружили бы обман. Разве это была бы не славная смерть?
— Вижу, ты призадумался, — беззлобно сказал Элфриш. — Даю тебе пару минут на размышления. Тебе предстоит принять важное решение, я понимаю.
— Давай, — буркнул Робалсон. Он дернул Шэма за ремень. — Не валяй дурака.
Шэм почти решился. Он потерял всякую надежду, и почему бы, в самом деле, не позабавиться с ними перед концом? Он почти решился. Но вдруг, подняв голову, в урагане рельсовых чаек, проносившихся в ту секунду над поездом, разглядел росчерк совсем других, не-птичьих крыл.
Дэйби! Отчаянные взмахи угловатых крыльев, летит, очертя голову, кренясь набок, совсем не как птица. Шэм принял равнодушный вид, стараясь ничем не выдать своего возбуждения.
Мышь явно уже давно его увидела. У Шэма в горле встал ком. Сколько же она пролетела? Как долго следует за поездом? И внезапный обрыв одиночества, появление друга, пусть зверя, а не человека, изменило решение Шэма. Он сам не мог объяснить, почему, но ему вдруг стало необходимо остаться в живых, а значит, приносить пользу так долго, как только можно. Потому что есть она, Дэйби.
— Да, — сказал он, — на снимке было вот это.
— Хорошо, — сказал Элфриш. — В сущности, ничем иным тот первый снимок просто не мог быть. Если бы ты сказал сейчас «нет», мне, возможно, пришлось бы скинуть тебя с поезда. Ты сделал правильный выбор. Добро пожаловать жить.
