Несколько рамок были пусты, подобно темным окнам домов. Из них совсем недавно вынули фотографии. История переписана заново.
— Полицейские сообщили мне, что вы тоже были там, — сказала Дженни. — Я хотела связаться с вами, но не знала как. Меня не пустили к вам в больницу. — Заметив на лице Эбби растерянность, она пояснила: — В Черногории. Я поехала туда, чтобы забрать тело.
— Да-да, мне говорили.
— Меня заставили его опознать, — сказала Дженни и вздрогнула. Чай в чашке угрожающе качнулся, но так и не выплеснулся через край. — Мой вам совет: никогда не позволяйте им делать это с вами. Он пробыл в воде три дня, прежде чем его выловили. Ужас. Мне было страшно на него даже взглянуть, но я не хотела, чтобы они подумали, будто я отказываюсь выполнить свой долг. Меня едва не стошнило.
— Они что-нибудь сказали вам? У них есть какие-то соображения о том, кто это сделал?
Дженни поднесла руку к горлу. Длинные тонкие пальцы перебирали золотое сердечко на цепочке.
— Нет. Я думала, что вам что-то известно.
— Не совсем. — Эбби откусила от печенья, стараясь не рассыпать крошки. — Я слышала кое-что, так, слухи: мол, к этому делу причастна некая преступная группировка. Я не знаю, много ли вам известно о Косово и вообще о Балканах, но этот край — что-то вроде Дикого Запада в Штатах. Слабые правительства, не способные обуздать преступность. Такое ощущение, будто сами правительства — марионетки в руках преступников. Майкл работал на таможне. Вполне возможно, он нажил себе врагов, даже не осознавая этого.
— Он ничего не говорил вам? Перед тем, как…
— Вы же знаете, каким был Майкл. Ему все казалось пустяками.
Ее слова вызвали кривую улыбку хозяйки. Казалось, будто Дженни вот-вот расплачется.
— Он всегда во что-нибудь встревал. Даже меня, хотя я старшая сестра, он пытался втянуть в разные авантюры, а потом обвинял меня в том, что я не останавливала его, когда что-то шло не так. — Ее лицо исказила гримаса. — Всегда что-то шло не так.
Дрожащими руками Дженни налила в чашки свежего чая. Носик чайника стукнулся о фарфор.
— Я не удивилась, что все закончилось именно так. Он никогда не относился к числу тех, кто спасает мир, но всегда любил приключения.
— Поверьте, нам не до приключений, — осмелилась разуверить ее Эбби. — И мы не спасаем мир. Майкл обычно говорил, что мы лишь пытаемся сделать из Косова такое же скучное болото, как и Европа. Говорил, будто мы подаем не лучший пример.
— Да, скучать он не любил, даже если бы очень захотел.
— Верно.
Повисла тишина. Женщины обменялись взглядами: два незнакомых человека, объединенных общим горем. Для Эбби это было выражением их общей беспомощности, но Дженни как будто подтолкнуло к какому-то решению. Она неожиданно встала и подошла к шкафчику из красного дерева, стоявшему в углу.
— Он знал, что с ним может что-то случиться.
С этими словами Дженни открыла ящик и, вытащив плотный желтый конверт, протянула его гостье. У Эбби екнуло сердце. На конверте стояла немецкая почтовая марка. Адрес был написан почерком Майкла. Сам конверт был вскрыт, аккуратно обрезан ножницами.
— Читайте, — сказала Дженни.
Эбби достала открытку, засунутую в сложенный пополам лист какого-то официального документа. Верх листа венчал герб с крестом и львом, под ним шло название учреждения: Rheinisches Landesmuseum Trier — Institut Fur Papyrologie
[7]
. Ниже — короткое письмо по-немецки. Внизу подпись — доктор Теодор Грубер.
— Вы знаете, что здесь написано? — спросила Эбби.
Дженни покачала головой.
— В церкви есть человек, который понимает по-немецки, но я не хотела давать ему письмо. Оно слишком личное, верно? Нечто вроде послания из могилы.
Эбби посмотрела на открытку с тремя разными картинками. На одной были старинные закопченные ворота в кольце объездной дороги, как будто пострадавшие от огня. На второй — официального вида здание из красного кирпича на обсаженной деревьями аллее. На третьей — строгий бородач в сюртуке. Карл Маркс, как явствовало из нижней подписи.
На оборотной стороне открытки стояло всего два слова. «Моя любовь». Больше ничего. Неужели это предназначалось мне? — подумала Эбби.
Она положила открытку и письмо обратно в конверт и протянула его Дженни.
— Что вы будете делать?
— А что я могу сделать?
— На штемпеле стоит номер телефона. Вы можете позвонить по нему.
— Я не могла. — Дженни как будто уменьшилась в размерах и снова сунула конверт в руку Эбби. — Берите. Если это что-то значит, то вам это будет легче узнать.
Силы Дженни таяли прямо на глазах. Ее лицо выглядело осунувшимся. Эбби почувствовала, что пора уходить.
— Где сейчас Майкл?
Это была неудачная фраза. От взгляда Дженни ей захотелось превратиться в пластиковую пленку, которой был накрыт диван.
— Я имела в виду… я думала… всего лишь побывать на его могиле, пока я здесь.
Дженни взяла у Эбби чашку и поставила ее на бронзовый поднос. Руки ее дрожали, и Эбби испугалась, что она разобьет тонкий фарфор.
— Его кремировали. Мы развеяли его прах над бухтой Робин-Гуд-бэй. Он не хотел никаких памятников и всегда говорил: уходя уходи.
Эти слова прозвучали как намек, что встречу пора заканчивать. Она заторопилась к выходу. Дженни пробормотала что-то о том, что ей нужно забрать племянницу с заседания детской организации скаутов. Эбби призналась, что хочет успеть на поезд. Интимность, на короткое время сблизившая их, исчезла, но на пороге Дженни удивила ее, обняв одной рукой. Это был неловкий жест, как будто сестра Майкла не привыкла к подобным проявлениям чувств. Наверно, ей тоже тяжело одной, подумала Эбби. Надо держаться.
— Сообщите мне, если что-нибудь узнаете.
Пока она сидела у Дженни, дождь пошел еще сильнее. Юркнув в тесный проулок между двумя домами, где сверху не капало, она вытащила письмо Майкла и посмотрела на часы. Сейчас пять часов дня — в Германии шесть. Рабочий день там закончился. Но ждать она не может.
Эбби достала телефон и, моля бога, чтобы денег на счету хватило, набрала номер.
Ей ответили по-немецки.
— Доктора Грубера, пожалуйста.
— Момент, сейчас соединю.
Голос сменился негромким механическим сигналом, напомнившим ей больницу в Черногории. Эбби вздрогнула. А в следующий миг заметила, как на дальнем конце улицы от одного из домов отделилась какая-то тень и зашагала в ее направлении. Мужчина в длинном черном плаще и старомодной шляпе трильби. Сумеречное освещение и дождь затуманивали зрение. Бесформенный плащ делал его похожим на темное пятно.
