У нас здесь снова нет воды. В Приштине это было в порядке вещей.
Десять лет международного присутствия, миллиарды долларов, вбуханных в реконструкцию, но, щелкая выключателем или поворачивая водопроводный кран, никогда не знаешь, будут ли свет и вода.
Слава богу, что Англия унаследовала канализацию у викторианцев, обычно шутил Майкл. Полагайся мы на ООН и ЕС, мы бы до сих пор бегали вокруг с ведрами и собирали бы друг с друга вшей.
Ведра.
Эбби встала и зашагала вниз. Позади дома располагался внутренний дворик, в котором домовладелец держал мусорные баки. Здесь же к стене крепились с полдесятка спутниковых антенн. С бетонного столба змеились незаконно подключенные электрические провода. Дом был выстроен в виде буквы Н, но квартира на первом этаже присвоила себе внутреннее пространство, расширив кухню. Заглянув в окно кухни, Эбби увидела, что та пуста. Тогда она подтащила к стене мусорный бак и взобралась на него, а с бака подтянулась на крышу кухни. Моментально напомнила о себе рана в плече. Эбби, на мгновение перегнувшись, застыла над краем крыши, опасаясь, как бы не разошелся шов, и от боли стиснула зубы.
Я всего лишь хочу попасть к себе домой.
Приступ злости добавил ей сил. Она забралась на посыпанную гравием крышу и встала, схватившись за бок, как будто только что пробежала марафонскую дистанцию. В углу, под окном ее ванной, под спиленной водосточной трубой стояло ведро со стоячей водой. Эбби держала его там, чтобы иметь возможность смыть унитаз, когда отключали воду. Ведро когда-то стояло внутри, но она вечно забывала наполнить его заново. Когда это случилось в третий раз, Майкл, не надеясь на ее память, выставил ведро наружу.
Она так часто пользовалась ведром, что в конце концов перестала закрывать окно ванной. Майкл поддразнивал ее, мол, смотри, воры увидят и заберутся в квартиру, но Приштина, несмотря на общую репутацию Косова, была одним из самых безопасных городов в Европе.
Эбби засунула пальцы под край окна и потянула раму. Какое-то мгновение та не поддавалась, и Эбби решила, что какой-нибудь добросовестный полицейский закрыл его на щеколду. Но нет, рама просто плотно застряла из-за того, что ее давно не открывали. Небольшое усилие — и окно распахнулось. Еще несколько секунд, и Эбби стояла в своей квартире.
Возвращение в лондонскую квартиру было сродни возвращению в мир кривых зеркал. Здесь же ее потрясло то, что ничего не изменилось. Все в квартире было в том же виде, в каком она ее оставила, когда отправилась на работу в пятницу утром, до поездки в Которскую бухту. Вымытые тарелки и чашки в сушке. Белье, лежащее комом в барабане стиральной машины. На диване старая пожелтевшая газета. Воздух в квартире сырой и затхлый. Всё покрыто толстым слоем пыли. Эбби ощутила себя археологом, открывшим египетскую усыпальницу.
Она невольно вздрогнула. Цусть квартира нисколько не изменилась, о себе она такого сказать точно уже не могла. Теперь это место для нее чужое. Кстати, не все здесь осталось прежним. Чем дольше Эбби разглядывала комнаты, тем больше отличий находила. Комод в спальне закрыт не полностью. Фотография в книжном шкафу стоит не там, где раньше, а полкой ниже. Дверь в свободную комнату, которую она обычно держала открытой, чтобы было больше света, закрыта.
Что же они искали?
Неожиданно ей стало страшно. Это место перестало принадлежать ей, да она и сама больше не желала здесь оставаться. Эбби зашла в спальню и наскоро запихала в сумку кое-что из одежды. Затем заглянула в платяной шкаф, чтобы достать теплое пальто. Даже это оказалось мучительным. На вешалках с юбками и блузками висела и кое-какая одежда Майкла, рубашки и брюки, которые накопились здесь за время их романа. Эбби поймала себя на том, что невольно трогает их. Трет ткань между большим и указательным пальцами, как будто пытается нащупать хотя бы крошечную частичку Майкла. Нет, она понимала, что это глупо, но все равно не могла удержаться, как не могла удержаться от слез.
Рука Эбби скользнула по карману пиджака и остановилась, нащупав под тканью в тонкую полоску что-то плотное и твердое. Засунув руку в карман, Эбби извлекла небольшую записную книжку в красной кожаной обложке и невольно улыбнулась. Записные книжки Майкла были предметом их общих шуток. Ей было известно о существовании по меньшей мере трех таких книжек. Разного размера и формы, они, казалось, вели некое независимое от хозяина существование, оказываясь то в карманах, то на письменном столе, то на полках. Каждый раз, когда нужно было сделать запись о предстоящей встрече, Майкл брал ту, которая первой попадалась под руку. Как-то раз, когда Эбби упрекнула его в несобранности, он дурашливо изобразил оскорбленную невинность. Я наполовину грек, наполовину ирландец, сказал он. Пунктуальность в моих генах отсутствует. Удивительно, но она не могла припомнить случая, чтобы он пропустил хотя бы одну намеченную встречу.
Открыв находку, Эбби перелистала страницы: было любопытно заглянуть в последние недели жизни Майкла. Этой книжкой он пользовался нечасто. В основном записи представляли собой даты рутинных мероприятий, незначительных заданий. Однако две записи выделялись среди прочих. Одна была сделана за три недели до его смерти.
Левин. OMPF. Подчеркнуто три раза.
Другая запись была оставлена неделю спустя: Джессоп, 91.
Тишину квартиры взорвал пронзительный звонок телефона. Эбби вздрогнула, ощутив себя грабителем, застуканным на месте преступления. Это же твоя квартира, напомнила она себе. Тем не менее трубку поднимать не стала. Телефон продолжал звонить и трезвонил до тех пор, пока она не привыкла к его звуку. Затем вновь стало тихо. С улицы донеслось шуршание шин — это к дому подъехала чья-то машина. Эбби бросилась к окну и увидела, как на тротуаре на другой стороне улицы остановился серебристый внедорожник «Опель» с маркировкой Евросоюза. Дверь в машине открылась. Эбби тотчас поспешила пригнуться, не желая, чтобы ее заметили в окне. Откуда они узнали, что я здесь? Неужели Аннукка им позвонила?
Я сотрудник миссии Евросоюза, стою у себя в квартире в субботний день. Увы, все обстоит не совсем так. Эбби бросилась в кухню и вытащила из пустой жестянки из-под печенья запасной ключ. Кто знает, вдруг ей еще придется вернуться сюда. Затем она прошмыгнула в ванную. Неуклюже — сделать это быстрее не давали незажившие шрамы — выбралась через окно на крышу и, спрыгнув на дорожку, петлявшую между сетчатыми заборами и жилыми домами, побежала не оглядываясь.
Глава 18
Константинополь, апрель 337 года
Я сижу на корме лодки. Над Константинополем солнце клонится к закату: дворец уже погружен в тень, а вот на противоположном берегу крыши Хрисополиса горят золотом. Я пребываю в скверном расположении духа. Я зол на самого себя за то, что поддался на провокацию Севера, но мой гнев скоро пройдет. Я знаю это, потому что такое случалось со мной и раньше. Внутри меня сидит что-то более глубокое и недоброе. Я его чувствую, но не в силах до него дотянуться. Пытаюсь вникнуть в суть нашего разговора.
