— Нет.
— Футляр принадлежал архиепископу Александру. Сегодня вечером, после того как ты повстречался с Валерием, твой раб избавился от него и был схвачен на месте преступления.
— Он лжет.
— Он признался под пытками, что выполнял твой приказ.
— Возможно, его не следовало пытать.
Симмах редко позволяет себе дерзости, но эта явно не пошла ему на пользу.
— Где были твои принципы, когда христиане находились в твоей власти? — бросает ему, брызжа слюной, Евсевий. Лицо его пылает жаждой мести. — Ты ненавидел христиан, ты преследовал их, а ведь когда Август Константин разбил главных их гонителей, Галерия и Лициния, он обошелся с тобой великодушно. Но когда в тот день в библиотеке ты увидел Александра из Кирены, ненависть взяла в твоей душе верх. Ты забил его до смерти, использовав в качестве орудия убийства бюст твоего фальшивого идола Иерокла.
Симмах молча слушает его обвинения. Он ничего не отрицает, не бросается на колени, не цепляется за ноги императора. Он пришел на это тайное ночное судилище не для того, чтобы доказывать свою невиновность. Когда Евсевий наконец умолкает, он лишь качает головой и говорит: «Нет».
— Ты сделал этого потому, что он христианин. Ты так и не простил ему, что он бросил тебе вызов в твоем собственном застенке, что он победил тебя. И ты ненавидел его за это.
— Я уважал его мужество. Если я кого и презирал, так это людей малодушных. Таких как… — Симмах на минуту умолкает, подыскивая имя, — как Астерий.
— Довольно! — похоже, Евсевий не ожидал от него такого мужества. И наверняка вспомнил об изуродованных руках своего друга, пожизненной каре, которая настигла Астерия за то, что тот предал свою веру. Евсевий шумно набирает полную грудь воздуха и поворачивается к Константину:
— Господин и повелитель, других свидетелей трагической смерти Александра нет. Единственный свидетель — это сам убийца. — Он выбрасывает руку в сторону Симмаха. — Этот человек, он убил епископа самым жестоким, самым варварским способом. Он украл его бумаги. Кто скажет зачем? Наверно, он решил, что они ему пригодятся. Что он сможет использовать то, что стало известно Александру, против самой церкви. Но как только сеть Августа замкнулась вокруг него, как только Гай Валерий начал поиски убийцы, он запаниковал. Ему стало страшно, что футляр найдут у него. И он велел рабу от него избавиться.
— Ложь.
Голова у меня идет кругом, когда я слушаю, как мою собственную историю переписывают прямо у меня на глазах. Я смотрю на Константина. Его лицо превратилось в непроницаемую маску. Однако он замечает мой взгляд и слегка поворачивает голову в мою сторону.
Тебе просто нужен виновник, или ты действительно хочешь, чтобы я нашел настоящего убийцу?
Я не верю ни единому слову этой истории. Если Симмах действительно хотел избавиться от документов, не проще ли было выбросить их в море или сжечь? Зачем посылать раба к статуе именно тогда, когда он сам в это время совершал вечернюю прогулку? Кто-то явно вознамерился свалить вину за свои темные дела на Симмаха. Единственный вопрос — кто?
Константин по-прежнему смотрит на меня. Как и Симмах. Может, у меня еще есть шанс спасти его? Последние пять дней я провел, занимаясь расследованием убийства, и вот теперь, неожиданно для себя оказавшись на этом скороспелом судилище, я даже не знаю, что сказать. В пьесе, что разыгрывается у меня на глазах, у меня нет ни единой реплики. Я лишь декорация, безмолвный инструмент, который целиком и полностью в руках других. В этом отношении я ничуть не отличаюсь от Симмаха.
Императорский взгляд скользит дальше. Симмах отворачивается. Последняя его надежда угасла. Презрение на его лице предназначено мне.
Константин смотрит с трона вниз и произносит одно-единственное слово:
— Deportatio.
Что значит, изгнание. Симмаха лишат собственности, гражданства, семьи и всех прав. В юридическом плане он перестанет существовать.
Симмах закрывает глаза. Его бьет дрожь, единственное, что заставляет его стоять, расправив плечи, — это гордость. Я помню слова, сказанные в его адрес Порфирием. «Он стоик. Материальный мир не способен затронуть его душу». Впрочем, вряд ли его философия чем-то поможет ему в данный момент.
— А как же футляр, Август? — спрашивает Евсевий.
— Сожгите его.
Стражники уводят Симмаха. Константин спускается с трона и исчезает в боковой двери. Комедия окончена, я им больше не нужен. Никто даже не пытается меня остановить. Оказавшись за дверью, я бегу дворцовыми коридорами, вслед тяжелому топоту ног стражников. Я догоняю их в вестибюле рядом с северными воротами.
— Ну как, пришел отпраздновать свой успех? — голос Симмаха звучит глухо.
— Я здесь ни при чем.
— Я здесь ни при чем, — передразнивает он меня высоким фальцетом. — Я тоже здесь ни при чем. Я не имею отношения к убийству Александра, и тем не менее кто я теперь?
— Прости.
Он морщится. У него почти ничего не осталось. Так что даже мое сочувствие уже что-то для него значит.
— Константин разумный человек, — говорю я. — Через несколько месяцев он призовет тебя назад.
— Через несколько месяцев мы все будем мертвы. Скажи себе что-то другое, и ты солжешь. Сначала они меня отправят в изгнание, затем подошлют наемных убийц.
Он вытирает лоб и смотрит на меня. Его взгляд полон ненависти.
— Ты сам знаешь, как это делается.
Глава 25
Косово, наши дни
Они выехали из Кэмп-Бондстил и по шоссе покатили на север в направлении Приштины. Открывавшийся из окна вид вызывал у Эбби тошноту. Джессоп хотел, чтобы Санчес поехал вместе с ними, однако командир наотрез отказался дать ему увольнительную. Единственное, чем смог разжиться Джессоп, это армейской картой, на которой Санчес пометил место, где они обнаружили гробницу.
Дождь потоками стекал по ветровому стеклу. Крытые брезентом грузовики, что ехали впереди, то и дело заносило из стороны в сторону. Эбби вытащила из кармана сигарету и стала рыться в бардачке в поисках прикуривателя. Розетка, увы, была пуста.
— Теперь это называют гнездом питания, — сказал Джессоп и усмехнулся. После чего вытащил из кармана пластмассовую зажигалку и поднес ее Эбби, чтобы она прикурила.
— Спасибо, — ответила Эбби и похлопала себя по карману. — Вам тоже дать?
— Я бросил.
Эбби посмотрела на него и увидела, что он улыбается.
— Тогда зачем вам нужна зажигалка?
— На всякий случай, — улыбнулся Джессоп.
Митровица оказалась небольшим, запущенным городком, втиснутым между двух рек. Во время войны здесь происходили самые жуткие зверства, и теперь городок был поделен на две половины. Французские солдаты охраняли мосты, минареты и колокольни, что высились над плоским, одноэтажным городом. Эбби надеялась объехать это место, но главная дорога оказалась закрыта на ремонт. В результате им пришлось ехать по эстакаде через широкую пойму реки, берега которой были усеяны ржавыми остовами автомобилей. На другом берегу какая-то фабрика изрыгала в небо дым и копоть.
