* * *
На судне курсом к Корсике смысл сна с Корделией стал мне ясен…
– Так ты – та клятая еврейка! – воскликнул я, пробуждаясь от мертвого сна и сражаясь с гамаком, чтобы в нем сесть. Нам их подвесили в укромном уголке грузового трюма. Плыли мы уже два дня; почти все время я проводил в трюме, изнемогая.
– Если намерен орать об этом во всю глотку, Карман, вся наша маскировка псу под хвост, – заметила Джессика.
– Точно, извини, – сказал я. – Но мне только сейчас пришло в голову, что ты – та еврейка, которую я не должен трахать.
– Попробуй только – я тебе яйца вырву и рыбам скормлю. Так что, наверное, хорошо, что вспомнил.
– Ты это опять пиратствуешь?
– Мне кажется, у меня бы это очень хорошо получилось, как считаешь? Может, мы с Лоренцо отправимся пиратствовать.
– Ну, да, только пиратство, знаешь, – не одни крутые базары и соленые шуточки. Там не только стараются не красить палубу завтраком каждое утро. Там еще нужно резать глотки и знать что-то про мореходство, могу спорить. Больше того, ты – ятая девчонка. – Мне показалось, что сейчас не лучший миг упоминать, что Лоренцо не очень сможет стать пиратом по причине того, что вполне мертв.
– Я могу мальчишкой одеться. У меня это так умно выходит. Я на палубе тут с парочкой солдат разговорилась, пока ты спал, и ни один не заподозрил, что я девчонка. Один там даже целый офицер – тоже едет к твоему другу Отелло. Яго звать. Сам на пирата немного смахивает. Я как звать второго, я не уловила.
– Яго? Яго на борту?
– Он сам так назвался.
– А ты сказала, что едешь со мной? Со спутником, то есть? Или что мне знаком Отелло?
– Его все это не очень интересовало. Он больше другу своему нотации читал – про деньги, о том, как лживы женщины. Как раз это я подслушала ненароком и так вот встряла в их беседу. Пришлось с ним согласиться – с учетом обстоятельств. Потом пристойно удалилась, когда эта парочка решила совместно отлить за борт. Чтоб не сверкать своими мужскими недостатками.
– Но ни о себе, ни обо мне ты ничего им не рассказывала.
– Не просили.
– Дай-ка мне котомку.
– Золота тебе больше не нужно. Тут его не на что тратить.
– Мне нужно переделать маскировку, – сказал я. – Если Яго меня узнает, нам кранты.
Явление четырнадцатое
Мир вздохов
[70]А в Бельмонте прекрасная Нерисса и впрямь прокляла английского дурака, когда наутро проснулась и обнаружила свою Порцию отнюдь не убитой, нежное горло ее отнюдь не перерезанным, а музыкальный ее голосок вполне способным гавкать приказы челяди, чередуя их с нытьем о прискорбном пути, проторенном для нее покойным папашей с его сожранной жопой.
– Ебаный дурак, – произнесла Нерисса себе под нос, прикрыв кислую хмурость свою ладошкой, точно у нее внутри вскипала изжога от куска лимонного пирожного.
– Ох, Нерисса, я сама не своя от беспокойства, – сказала Порция. – Бассанио не подал заявку вовремя, а потому соискать моей руки с ларцами станет только завтра после обеда. А утром до него – герцог Арагонский, а сегодня – князь Марокканский, а ему везет, как немногим. Боюсь я его.
– Знамо дело, госпожа, да только я слыхала, что справедлив он и прещедр.
– Да какая разница, если он духом святой, а телом дьявол?
[71]
Заставишь меня сдать мою прелесть его смуглейшим ласкам, хоть сестра моя уже на панели с этим Отелло?
– Спокойней, госпожа, не важен его выбор – князя постигнет неудача, я уверена.
– Уверена?
– Абсолютно. – И Нерисса продолжила заплетать ей волосы, чтобы поместились в тиару, когда Порция явится перед князем. За работой же рассуждала: – Конечно, если б дурак совершил смертоубийство, тело, вне всяких сомнений, пришлось бы обмывать мне, да еще и кровь отстирывать с постельного белья, потому как домочадцы тут сплошь трусы и пердоловы, так что дурак, быть может, и услугу мне оказал тем, что оставил дух в твоих тщедушных мехах.
Нерисса отлично знала, что пока Порция беспокоится за собственную судьбу, а это происходит почти все время, слышит она лишь интонации своей служанки, но не слова, поэтому Нериссе нравилось при таких возможностях напевать о своем презрении манером самым что ни есть мелодичным.
Порция же сказала на это:
– Быть может, волосы мне стоит закрепить как-то набекрень, измарать платье, запятнать дыханье чесноком, дабы князь нашел меня неприятной и убрался восвояси, не испытав судьбы с ларцами.
– Дорогая Порция, не глупите – храните себе верность. Князь прозрит вашу неприятность и без чесночного духа.
Не успела Порция сформулировать острый ответ, с пристани донеслись фанфары
[72]
, и женщины переглянулись, вздев от удивленья брови.
– Он странствует с собственным трубачом? – спросила Нерисса. – Быть может, лучше все хорошенько еще раз обдумать, госпожа моя.
Порция двинулась первой по большой лестнице вниз, в вестибюль, где ее встречали два стряпчих Брабанцио, скрюченных и седобрадых, в черных мантиях и академических шапочках. Они сопровождали князя Марокканского и его свиту из шести солдат, все в белях одеяньях с ног до головы, а лица черные, как надраенное эбеновое дерево. У каждого на перевязи по ятагану, у князя ножны изукрашены самоцветами. Князь поклонился – и задержался в поклоне, дабы Порция успела скользнуть ниже по лестнице, словно бы выходя пред ним на сцену, и ответила на его поклон. Нерисса, уже не раз эту мизансцену разыгрывавшая, вприпрыжку сбежала по ступеням следом за госпожой – с таким рвеньем, что груди ее чуть не выскакивали из платья. Эфиопы были покорены.
Князь с трудом отклеил взор от декольте Нериссы и обратился к Порции:
– Госпожа, вы прекрасней всей молвы, что вам предшествует. Неудивительно, что в морях толпятся корабли, везущие к вам воздыхателей со всех краев света.
– Благодарю вас, добрый господин, – ответила Порция. И не смогла утаить презрительной усмешки, коя не осталась князем незамеченной.
– Не погнушайтесь мной за темный цвет, – произнес мавр, – ливрею солнца жгучего, с которым в соседстве самом близком я возрос
[73]
. Расстаться с этим цветом решился бы я только для того, чтобы у вас похитить чувства, прекрасная владычица моя
[74]
.
– В оценках не следую я лишь подсказке глаз, – ответила Порция, – и в выборе я не вольна к тому же. Но не свяжи, не ограничь меня разумное отцово завещанье, то и тогда б стояли, славный князь, вровень с любым светлейшим претендентом
[75]
.
