– Этого она не знает. Возьму ее с собой, чтоб отвлеклась.
– Придется ей сказать, знаешь.
– А я думал просто поволноваться с нею вместе, когда он не явится.
– Возьми ее – но ей скажи.
– Она бросила дом и отца – и я ей вдобавок сообщу, что убил ее возлюбленного, хоть он и был до омерзения коварным гадом? Это будет жестоко. Я все, что у нее есть.
– Чтоб добрым быть, ты должен быть жестоким
[131]
. Кроме тебя, у нее нет никого.
– Это пылающий фиал драконьей дрочки, я узнаю его. Да все в порядке с нею будет, пусть ждет. Если ждешь, весь мир полон надежды.
– Скажи – или не будет тебе корабля.
– Скажу, когда спасем Харчка. Мне может потребоваться ее золото, чтоб заплатить выкуп.
– Дай слово, что скажешь. Раскрась, как пожелаешь, Карман, но – скажи.
– Дам, что скажу, если ты дашь, что забьешь Яго в колодки.
– Яго я буду остерегаться, но он сражался бок о бок со мной во многих битвах и был верен. Я должен своими глазами видеть улики его измены – и лишь потом стану действовать.
– Он убил мою Корделию – завербовал того лазутчика, который ее отравил.
– Это ты говоришь.
– Это Брабанцио сказал. Яго – предатель, черноликая ты рохля. Ему нельзя доверять.
– В его присутствии буду стоять спиной к стене – и искать доказательств твоим словам. Но Яго жонглировать словами такой же мастак, как и ты, искусный мой дурак, и если я предъявлю ему только твои слова, он увернется, а я буду похож на тирана. Моя же сила – в том, что я основателен, а не порывист.
– Стало быть, я не обязан рассказывать Джессике о том, что Лоренцо мертв.
– Обязан, – сказал Отелло. – Тебе известны названия и курсы тех судов, что у Антонио в море? Тех, которыми он обеспечивает свое поручительство отцу Джессики?
Я вытащил из складок монашеского платья пергамент, который мне списал Шайлок, и отдал мавру.
– Вот все, и расписание – когда они должны вернуться в Венецию. Но не это поручительство обеспечивает. В обеспечение Антонио пообещал фунт своего мяса.
– Но это в шутку было ж, нет?
– Входит в сделку. Нет.
– А ты почему до сих пор в монашеском прикиде? Без трико и куклы на палке я все время забываю, что ты по сути – глупый человечек. Это нервирует.
– Из меня же годная монашка получится? В том-то и закавыка, правда? Я нравлюсь тебе в этом монашеском костюме, верно ведь, жеребец ты ятый?
– Тебе побриться надо, – промолвил мавр.
– А коль побреюсь, а? А? – Я подмигнул и захлопал глазами, ни дать ни взять кокетливая кокотка, коя я и есть.
– Ты глупый, а монашка из тебя неказистая! Пойду распоряжусь насчет твоего корабля. А ты пока понаблюдай за маневрами – может, чему и научишься, дурак ты раздражающего действия.
И я наблюдал. Видел, как до горизонта предо мной расстилается аквамариновый шифер Лигурийского моря, испещренного волнами и следами дюжины судов, но не дым, не боевые корабли влекли мой взор. А тень под самой поверхностью, за волноломом, тень, ждавшая, когда я вернусь в море.
* * *
– Ох, дорогая Нерисса, – сказала Порция. – Я так обеспокоена, что о туфлях даже подумать не было времени.
– А они, без сомнений, завянут от вашего небреженья, госпожа, однако ж герцог Арагонский ждет. Не выйти ль нам?
– Я не слишком прекрасной смотрюсь, нет? – Порция прихорашивалась, словно б Нерисса была ей зеркалом и она понимала бы, что не так с ее лицом, лишь глянув на служанку.
Та гадко ухмыльнулась. «Три тысячи дукатов – лишь замахнуться? Да тебе до прекрасности не хватает виллы в деревне и целой жизни минетов, дорогая моя», – подумала она, а вслух произнесла:
– Вы совершенство.
Они спустились по лестнице – Порция плыла впереди, Нерисса подпрыгивала следом, как у них вошло в привычку. Внизу их ждал герцог Арагонский – умопомрачительно симпатичный молодой человек с навощенными усами и начерненными веками. Рядом с ним переминались двое лакеев.
Стряпчие огласили свои заявленья, и Арагон величественно склонился над рукою Порции.
– Нерисса, проводи герцога к ларцам, будь так добра.
Проходя мимо, служанка шепнула:
– Не опасайтесь, госпожа, он может выбрать тот же ларец, что и марокканец. Шансы в его пользу не настолько, как вы предполагаете.
Если б герцог угадал ларец с портретом Порции, Нериссе б удалось обеспечить себе будущность тем, что она осталась бы в услуженье у своей госпожи, а то и освободила бы ее от части супружеских обязанностей. Арагон – это вам не жалкая республика и не исламский калифат, где из всех дыр лезут жены-конкурентки, Арагон – настоящее феодальное королевство, с аристократией, и сметливая дева, располагающая королевским выблядком, способна тут себе найти услад на всю жизнь.
Стряпчий отпер двери на террасу, поклонился и отступил с дороги.
Герцог медленно обошел стол, читая надписи и щурясь на ларцы, как будто обещанное в них могло просочиться через швы наружу. Наконец, свершив эдаким манером несколько оборотов, когда стряпчие уж начали нетерпеливо, но вежливо покашливать, герцог остановился пред серебряным ларцом.
– «Избрав меня, найдешь все то, чего ты стоишь», – прочел он вслух. – Дайте ключ, и пусть моя откроется удача!
[132]
Стряпчий вышел вперед и вручил Арагону ключ.
Тот отомкнул ларец – и отпрянул.
– Что вижу я?
[133]
Да это же говно!
– Там есть стишок, толкующий значенье, – подсказала Нерисса.
– Нет, это натуральное говно, – ответил герцог.
– Но посмотрите, все блестками усыпано оно, – сказала Порция.
– Не зря говаривали в старину: дает судьба и петлю, и жену
[134]
, – не смогла сдержаться Нерисса. – Не стоил этот клад таких раздумий
[135]
. Символ, а? Монтрезору символы очень нравились.
Порция чуть слышно зарычала – хоть и не могла сдержать ухмылки над невезеньем Арагона.
Стряпчие захихикали: проделка совсем в духе старого Брабанцио – выжулить у аристократа три тысячи золотых и подсунуть ему фекалию.
– Это какашка. Три тысячи дукатов за какашку? – Герцог неистово помавал рукою в направленье оскорбительного предмета. При этом он ненароком надломил один свой великолепный ус. – Три тысячи…
