– Для человека, два месяца просидевшего в тюрьме, вы смотритесь вполне пристойно, – сказал я. Это был подтянутый востролицый венецианец лет сорока, борода у него уже седела, а в лице – гораздо больше черт и цвета, чем у его собратьев по купечеству. Уж этот-то явно не только ел жирное и торговался на Риальто.
– Все было не так уж неприятно, если б не дети. Они играли в порту и весь день звали меня по имени. Генуэзцам известно, что у моей семьи есть средства. Держали меня в камере, где раньше томился в заключении герцог. Я просто наружу выйти не мог. Вот и решил, что пока сижу – напишу-ка воспоминания.
– Марко! – крикнул Харчок голосом маленького мальчика. – Поло! – последовал отзыв голосом другого ребенка, как будто вообще с другого места
[194]
.
– Да, вроде того. – Путешественник поморщился. – Я обнаружил невероятный дар вашего друга еще до того, как наше судно захватили, а поскольку наши тюремщики не пожелали снабдить меня пергаментом и чернилами, чтобы я записал свою историю, я сказал генуэзцам, что это мой камердинер. Его подселили ко мне в камеру, и я начал ему все рассказывать.
– Поэтому его и не приковали к веслу на военной галере?
– Поскольку из Венеции ничего не ответили насчет выкупа для него, охрана говорила, что да, такова его судьба, – ответил Поло.
– Благодарю вас за это, – сказал я. Я и впрямь очень переживал за огромного придурка, а доброта в наши темные века так редка.
– Это возмещено стократ тем, что вы меня выкупили. Мне в странствиях моих выпало повидать чудес, и я чувствовал, что обязан попытаться сохранить их для потомков.
– Да, Харчок, блядь, чудо каких мало, нет? Вы знали, что он способен пердеть припев к «Зеленым рукавам»?
– Могу засандалить, Карман, хочешь? – произнес Харчок у меня за спиной.
– Нет! Это совсем не обязательно, парнишка. – Три раза из четырех Харчку удавалось выдуть мелодию, но на четвертый он гармонично весь уделывался в той же тональности. – Я бы хотел узнать об одном чуде, которое вам встречалось в странствиях. Харчок упоминал, что вы привезли с собой змея. Дракона?
Глаза Поло расширились.
– Вот уж не думал, я полагаю, как это прозвучит, когда мою историю услышат. Не стану вас винить, если вы решите, что я полоумный. Они существа редкие, даже в Катае. Но мне хотелось показать его Венеции – и люди бы увидели, что чудеса Востока подлинны. Не имеет значения. Существо выскользнуло из моей котомки в канал, когда я сходил с судна на пристань у Арсенала. Даже переход через пустыню выдержало. Совсем крохотное, с мой локоть длиной. Уверен, оно погибло в зловонной воде каналов. В Катае они живут в великих реках. Я пытался подманить его обратно к пристани бальзамом, который их притягивает, а делается из их же яда, но все тщетно. Существо пропало.
– Быть может, нет, – ответил я.
– Карман дрючил дракона, – как бы между прочим сообщил Харчок.
– Я ее не дрючил. Мною прежестоко пользовались, когда я был весь скован в подземелье.
Марко Поло приподнял бровь.
– Синьор?
– Меня тоже захватили в плен, правда, не в таких удобных обстоятельствах, как вас. – И так, вторично за тот день, я изложил свою историю: как меня опоили, приковали в темнице, как во тьме ко мне приходила тварь и вершила надо мной свои темные деянья, какие затем воспоследовали убийства и расчлененья. Про то, что способен отправлять змею свои мысли, я упоминать не стал – равно как и о том, что, похоже, умею получать ответные посланья прямо на изнанку собственных век. Да и про планы мести умолчал.
Когда я закончил свой рассказ, Марко Поло не произнес ни слова, а залез в одну из двух котомок, которые ему оставили генуэзские тюремщики, и вытащил маленькую шкатулку, покрытую красным лаком. Сдвинул крышку и поднес ее к моему носу. В ней было какое-то темное смолистое вещество.
– Понюхайте. Таково на вкус было ваше амонтильядо?
– Так точно, – ответил я. – Я хорошо это помню. И когда Вив вонзала в меня свои когти, этот же вкус возникал у меня в гортани – и не исчезал потом много часов.
Поло закрыл шкатулку и убрал в котомку.
– Это и есть вещество, к которому тянутся драконы. На того, кто его поест, вещество нагоняет сон – это утолитель боли посильней макового молочка.
– Мне действие его знакомо, – сказал я. – Это мне известно очень даже хорошо.
Поло перевел взгляд на дно нашей лодки.
– Другую такую шкатулку я продал одному купцу в Риальто.
– Антонио Донноле?
– Он сказал мне, что отец его умирает от опухоли и ему очень больно.
– Его отец скончался много лет назад.
– Простите меня, – сказал Поло. – Я не знал.
– Не стоит беспокойства, – ответил я. – Вы и не могли знать. Как и того, что теперь ваше существо сильно подросло. Рассчитываю, вскоре мы ее увидим.
Поло содрогнулся.
– А вы себя не спрашивали, почему она вас не убила? – И не успел я ответить, взор его скользнул куда-то мне за спину. Я услышал с бака ритмичные шлепки, посмотрел через плечо – Харчок стоял в шлюпке во весь рост, спиною к нам, подергивался и басовито-одышливо хихикал.
– Харчок! Что ты делаешь?
– Спускаю помаленьку.
– Пока тебя, блядь, спасают?
– Ну немножечко, – ответил этот дебил.
– Так происходило постоянно, пока мы пребывали в заключении, – сказал Марко Поло.
– Ты дрочил целых три месяца?
– Так читать же нечего было.
– Ты не умеешь читать.
– Ну… – вздохнул Харчок.
Я повернулся к Поло.
– А почему вы не велели ему прекратить?
– В странствиях своих я научился уважать культуру других людей.
– Какую еще культуру?
– Ну он же англичанин, правда?
– Безостановочная дрочка не есть часть английской культуры.
– Помогает, если рассказать ему историю, – сказал Поло. – Так он отвлекается.
– Помогает, если настучать ему по здоровенной пустой тыкве палкой с дурацкой башкой на конце, – сказал я. – Харчок, прекрати и сядь. А то свалишься в воду, и тебя сожрет Вив.
Встревоженно содрогнувшись, Харчок сел.
– Подобающие угрозы тоже действуют, – сказал я Поло.
– Вы также англичанин, нет? – спросил путешественник.
– Полнокровный, высокородный ублюдок всея Блятьки, к вашим услугам.
– А то трудно определить – у всех тут выговор одинаковый. Могу немного погрести, если вам требуется передохнуть. – И Поло вновь вздел вопросительную бровь. – Какое-то время наедине с собой…
