Особенно же сильно не хватало Лизы. Так сильно, что минутами Михаил почти физически не мог переносить ее отсутствия. Но что делать? У Александры Васильевны ей лучше. Там чистый воздух, спокойно, много родни. Дочка присмотрена. А здесь? Дома еще нет. Одни стены и запах штукатурки. За ночь по щучьему веленью дворцы не строят. Нет сада. А без тени в Одессе не жить. Но хуже всего — то чуму занесет с турецкого берега, то колодцы на сто верст стоят с гнилью у дна. Нет в городе хорошей воды. Одно вино. Хоть мойся мадерой!
Лиза же сердилась на него. Он чувствовал это в каждый свой приезд. Уговаривал, утешал, обещал скоро забрать.
— Потерпи, я все сделаю. Чума! Пылища на улицах! Я так боюсь за вас с Сашей.
А она за него не боится?!
Если бы сейчас Лиза была с ним, не снились бы кошмары!
Село Каменка. Киевская губерния.
Имение Давыдовых раскинулось на берегу реки Тясмины. За деревянной церковью открывался вид на барский дом — скорее дворец, — точно по волшебству перенесенный в дикие степи из сердца просвещенной Европы. Хозяйка, урожденная герцогиня де Граммон, слыла местным божеством, на алтаре которого дымились разбитые сердца. Муж Александр Львович с равнодушной ленцой взирал на свое сокровище. Кавалеры не уставали повторять строчки неподражаемого Дениса: «О, Аглая, как идет тебе быть лукавой и обманчивой…» Но капризница добивалась иных стихов.
С некоторого времени ее внимание притягивал смуглый постреленок, завезенный как-то братьями Давыдовыми в гости. Нынче Пушкин примчался в дрянной повозке, нанятой за гроши у чумаков, стоя, запыленный, с горящими глазами и без шляпы. Встретившая экипаж двенадцатилетняя дочка хозяев в страхе бросилась от энергично жестикулировавшего гостя.
— Сумасшедший!
— Ах, глупая, — урезонила ее мать. — Он всегда такой.
Чемодан с рукописями остался неразобранным. Зато, лежа на бильярдном столе, поэту удалось закончить «Кавказского пленника» и еще множество милых мелочей, не предназначенных для печати. Маленькая Адель, думая извиниться за нерадушную встречу, с первого дня была с гостем ласкова, чему Пушкин предал особое значение. Как-то за обедом поэт сидел визави с ней и, покраснев до ушей, бросал на предмет страсти огненные взоры, чем вогнал ребенка в трепет.
— Прекратите, — шепотом потребовал от него старинный приятель Александр Раевский. — Она еще дитя, вы ее смущаете.
— Пусть! — отрывисто выдохнул поэт. — Накажу кокетку. То любезна, то жестока!
Он схватил вилку, зубчиком нацарапал на салфетке: «Час упоенья лови, лови! Младые лета отдай любви!» — и живо перебросил через стол. Не выдержав такого штурма, барышня вскочила и, дробно стуча каблучками, выбежала вон.
Все это происходило под неодобрительно прищуренными небесно-голубыми очами матери. Аглая Антоновна закусила губку, взяла испорченную салфетку и нарочито небрежно промокнула ею рот.
— Чудесный день. Солнечно, но не жарко. Не прогуляетесь ли со мною в саду, мсье Пушкин? — спросила она по-французски.
Александр поднялся. На его лице выразилась досада. Менее всего он хотел выслушивать нотации ревнивой метрессы.
— Итак, друг мой, вы считаете, что Адель — готовый идол для поклонения?
Спутники шли по дорожке, обсаженной кустами белых роз.
— Вы же знаете, мадам, что мое обожание всегда невинно.
— Ах вы, ветреник! — Аглая погрозила гостю пальцем. — А давно ли вот у этой скамейки вы уверяли меня в вечной любви?
— Вечная любовь живет три недели.
Аглая всплеснула руками.
— Что за мода пошла у молодых людей покорять дам цинизмом?
Пушкин не мог понять, смеется она или всерьез взялась за упреки.
— Помилуй бог, сударыня! Мы добрые друзья. Скука, ревнивый муж, удобный случай — вот наши права на близость. Мы отлично провели время.
— И с такими понятиями вы осаждаете мое дитя? — Был ли ее гнев шуткой?
Пушкин вздохнул глубоко и горестно, всем видом показывая, сколь нелепым ему кажется разговор.
— У вас дочь, у меня младший брат. Их время любить. Наше — злословить.
Госпожа Давыдова вспыхнула. Никогда в жизни она не слышала ничего оскорбительнее. И от кого? От мальчишки, которого из милости приютили в ее доме! Больше не удостоив спутника ни словом, Аглая повернулась и пошла прочь. Ее грациозная фигура несколько раз мелькнула за кустами.
В это время Пушкина позвали из окна кабинета хозяина.
— Александр, иди сюда! У нас спор!
На втором этаже в диванной, примыкавшей к комнатам Василия Львовича, собралась компания гостей, среди которых был добрейший генерал Раевский с двумя сыновьями и зятем Мишелем Орловым. Он внимательно взирал на молодежь и мучился подозрениями, не состоят ли некоторые из этих господ в заговоре. В означенный день конспираторы сговорились сбить старика с толку. Орлов предложил вопрос: насколько было бы полезно учредить в России общество на манер карбонариев.
— Что из этого выйдет? — рассуждал он. — Заказные убийства? Кровавый переворот? Захочет ли кто из нас запятнать себя участием?
— Но и терпеть произвол Аракчеева невозможно, — возразил Василий Львович.
— Однако не восставать же с оружием в руках против присяги, — заметил Орлов.
— А почему бы и нет?! — взвился со стула Пушкин. — Почему нет? Когда царь обманул надежды подданных? Когда наши братья в Испании и Италии сражаются с тиранами, а мы поставляем солдат для подавления свободы!
— А потому, юноша, — окоротил его старик Раевский, — что негоже русскому человеку проливать русскую кровь на русской земле. Однако же и вы, братцы, не правы. — Он обернулся к остальным. — Тайное общество одним фактом своего существования может принести много пользы. Государь, зная о заговорщиках, остережется творить беззаконие. А известие о том, что общество велико, может подвигнуть его к реформам.
— Ваше высокопревосходительство говорит, как якобинец, — рассмеялся Орлов. — Если бы теперь уже существовало нечто подобное, вы бы не присоединились к нему?
— Почему же? — надулся старик. — Может, и присоединился бы. Даже наверное присоединился бы.
Его слова были встречены гулом одобрения.
— Тогда дайте вашу руку, — провозгласил Мишель.
Николай Николаевич на мгновение заколебался, а потом протянул ладонь вперед и с жаром потряс руку зятя. Тот расхохотался.
— Вы, конечно, понимаете, что сказанное — шутка.
Все заверили Орлова, будто не принимают его слова всерьез. Один Пушкин разволновался, вскочил и зашагал по комнате.
— Да что же это, господа! Вы дали мне надежду! А выходит, нет ничего святого, только розыгрыш?
— А ты решил, что тебя сейчас примут в карбонарии? — подтрунил Александр Раевский.
